Óssip Mandelstam, Tristia
Republicamos três poemas de Óssip Mandelstam traduzidos por Rubens Figueiredo acrescidos de seus originais. Os poemas compõe “Tristia”, segundo livro de Mandelstam, escrito entre 1915 e 1922.
Tristia
1
Aprendi a ciência da despedida
No desabrigo, em noites de ansiedade.
O boi rumina, a espera é longa lida,
Está no fim a vigília da cidade,
E à noite do galo, rendo homenagem,
Quando, ao longe, olhos miraram em pranto,
E, suspenso o peso da dor da viagem,
Mulher e musa uniram choro e canto.
2
Quem pode, na palavra — despedida,
Prever que separação nos espera,
Ou a que o canto do galo nos convida,
Quando a acrópole em chamas reverbera,
E na aurora de uma vida nova,
Quando o boi rumina à sombra indolente,
Por que o galo, arauto da vida nova,
No muro da cidade, adeja impaciente?
3
Mas o ofício de fiar me fascina:
A lançadeira trama, o fuso ressoa.
Olha: como uma pena de cisne,
Descalça, ao teu encontro, Délia voa!
Oh, urdidura frouxa de nossa vida,
Como é pobre a língua da alegria!
Tudo está feito — um repetir sem saída:
E só reconhecê-lo delicia.
4
Numa travessa de barro lavada,
Jaz a figura em cera transparente,
Como pele de esquilo esticada,
Que a moça mira com luz de vidente.
Do Érebos grego, não nos vêm profecias.
Às moças, serve a cera; a nós, o cobre duro.
Só nas guerras nossa sorte se anuncia,
Mas mulheres, até morrer, vêem o futuro.
Tristia
1
Я изучилъ науку разставанья
Въ простоволосыхъ жалобахъ ночныхъ.
Жуютъ волы, и длится ожиданье,
Послћдній часъ веселій городскихъ,
И чту обрядъ той пћтушиной ночи,
Когда, поднявъ дорожной скорби грузъ,
Глядћли въ даль заплаканныя очи,
И женскій плачъ мћшался съ пћньемъ музъ.
2
Кто можетъ знать при словћ — разставанье,
Какая намъ разлука предстоитъ,
Что намъ сулитъ пћтушье восклицанье,
Когда огонь въ Акрополе горитъ,
И на зарћ какой то новой жизни,
Когда въ сћняхъ лћниво волъ жуетъ,
Зачћмъ пћтухъ, глашатай новой жизни,
На городской стћнћ крылами бьетъ?
3
И я люблю обыкновенье пряжи,
Снуетъ челнокъ, веретено жужжитъ.
Смотри, навстрћчу, словно пухъ лебяжій,
Уже босая Делія летитъ.
О, нашей жизни скудная основа,
Куда какъ бћденъ радости языкъ!
Все было встарь, все повторится снова,
И сладокъ намъ лишь узнаванья мигъ.
4
Да будетъ такъ: прозрачная фигурка
На чистомъ блюдћ глиняномъ лежитъ,
Какъ бћличья распластанная шкурка,
Склонясь надъ воскомъ, дћвушка глядитъ.
Не намъ гадать о греческомъ Эребћ,
Для женщинъ воскъ, что для мужчины мћдь.
Намъ только въ битвахъ выпадаетъ жребій,
А имъ дано гадая умереть.
1918
***
“Como o luxo de mantos e adereços
Me dói, na desonra que padeço!”
– Sobre a pétrea Trezena,
Desgraça grassará sem pena;
O palácio, pleno espelho
Da vergonha, se verá vermelho.
— — -
— — -
E para a mãe enamorada
Nascerá um sol negro.
“Quem dera o ódio fervesse em meu peito sem dó…
Mas, vê: a confissão caiu dos lábios por si só.”
– Fedra arde como labareda negra
Em pleno dia.
O facho fúnebre fumega
Em pleno dia.
Da mãe, Hipólito, não te achegas:
A Fedra-Noite te vigia e te cega
Em pleno dia.
“Com o meu amor negro, manchei o sol…
Vem, morte, em limpa taça, esfriar meu pó…”
– Assustados, não ousamos
dar consolo ao soberano.
Ferida por Teseu,
A noite o abateu.
Com nossos cantos de luto,
Pondo os mortos em seu reduto,
Traremos ao insone sol negro,
E ao seu ardor de fera, o sossego.
— Какъ этихъ покрывалъ и этого убора
Мнћ пышность тяжела средь моего позора!
— Будетъ въ каменной Трезенћ
Знаменитая бћда,
Царской лћстницы ступени
Покраснћютъ отъ стыда,
……………..
……………..
И для матери влюбленной
Солнце черное взойдетъ.
— О, если бъ ненависть въ груди моей кипћла —
Но, видите, само признанье съ устъ слетћло.
— Чернымъ пламенемъ Федра горитъ
Среди бћлаго дня.
Погребальный факелъ горитъ
Среди бћлаго дня.
Бойся матери, ты, Ипполитъ:
Федра — ночь — тебя сторожитъ
Среди бћлаго дня.
— Любовью черною я солнце запятнала
Смерть охладитъ мой пылъ изъ чистаго фіала…
— Мы боимся, мы не смћемъ
Горю царскому помочь.
Уязвленная Тезеемъ
На него напала ночь.
ы же, пћснью похоронной
Провожая мертвыхъ въ домъ,
Страсти дикой и безсонной
Солнце черное уймемъ.
1916
***
Feras nas jaulas
1
Paz: palavra expulsa pela sanha
De uma era ultrajada e bruta;
Brilha o castiçal na funda gruta,
E ar — éter — de terras de montanha;
Éter, que não tivemos gana
nem ciência de respirar.
Retornam, trêmulas, a cantar
Desgrenhadas flautas de cana.
2
Enquanto pastavam bezerros
E cordeiros as gordas espigas,
E velavam águias amigas
Nos ombros sonolentos dos cerros,
O alemão uma águia nutriu,
O leão rendeu-se ao inglês,
E a alta crista do gaulês
De um topete de galo emergiu.
3
Mas hoje o selvagem se arvora
E toma de Héracles a clava,
Esgotou-se a boa terra de lavra,
Infrutífera, como outrora.
De um galho seco que se preste
Para a faísca, o fogo eu farei,
Deixe fugir para noite agreste
A fera que eu alarmei!
4
O leão e o galo, a águia austera,
E larga, e o urso benfazejo –
Para a guerra, ergueremos um despejo,
Teto e calor para o couro das feras.
E eu canto dos tempos o vinho –
A fonte do idioma italiano –
E no berço proto-ariano,
O eslavo e o germano linho!
5
É inútil, Itália, não percebes?
Perturbar a Roma imperial
Com cacarejos de ave de quintal
Que voou por cima da sebe.
E tu, vizinha, não te confundas –
A águia se eriça, irada:
Que fazer se a tua funda
Não se presta a uma pedra pesada?
6
Depois de enjauladas as feras,
Gozaremos sossego e folga,
Vai subir caudaloso o Volga,
E brilhar o Reno de outras eras –
E os homens, sábios e sadios,
Ao estrangeiro, à semelhança
De um semideus, honrarão com danças,
Sobre as margens dos grandes rios.
Звћринецъ
1
Отверженное слово «миръ»
Въ началћ оскорбленной эры;
Свћтильникъ въ глубинћ пещеры
И воздухъ горныхъ странъ — эфиръ;
Эфиръ, которымъ не сумћли,
Не захотћли мы дышать.
Козлинымъ голосомъ, опять,
Поютъ косматыя свирћли.
2
Пока ягнята и волы
На тучныхъ пастбищахъ водились
И дружелюбные садились
На плечи сонныхъ скалъ орлы, —
Германецъ выкормилъ орла,
И левъ британцу покорился,
И галльскій гребень появился
Изъ пћтушинаго хохла.
3
А нынћ завладћлъ дикарь
Священной палицей Геракла,
И черная земля изсякла,
Неблагодарная, какъ встарь.
Я палочку возьму сухую,
Огонь добуду изъ нея.
Пускай уходитъ въ ночь глухую
Мной всполошенное звћрье.
4
Пћтухъ, и левъ, темно-бурый
Орелъ, и ласковый медвћдь —
Мы для войны построимъ клћть,
Звћриныя пригрћемъ шкуры.
А я пою вино временъ,
Источникъ рћчи италійской,
И, въ колыбели праарійской,
Славянскій и германскій ленъ.
5
Италія, тебћ не лћнь
Тревожить Рима колесницы,
Съ кудахтаньем домашней птицы
Перелетћвъ через плетень?
И ты, сосћдка, не взыщи:
Орелъ топорщится и злится.
Что, если для твоей пращи
Тяжелый камень не сгодится?
6
Въ звћринцћ заперевъ звћрей,
Мы успокоимся надолго,
И станетъ полноводнћй Волга,
И рейнская струя свћтлћй.
И умудренный человћкъ
Почтитъ невольно чужестранца,
Какъ полубога, буйствомъ танца,
На берегахъ великихъ рћкъ!
1916
