Гринвич значит время
Один из моих любимых лондонских мифов обычно облекается в форму вопроса: «Слушай, у нас тут есть свободный день, мы успеем съездить в Гринвич и вернуться?» Тут — обычно — я по возможности весело смеюсь и говорю: «Это один из моих любимых лондонских мифов. На самом деле до него отсюда тридцать минут. Поехали». Мы едем. Проходят обещанные полчаса и я понимаю, что правы мы оба, я и миф: мы уже в Гринвиче, но до Лондона отсюда очень далеко.
Начиная писать этот блог, я рисковал свалиться из одной крайности в другую — уделять не слишком много, но слишком мало внимания местам повышенной туристической активности. Все понятно, все честно: многие настоящие дела начинаются с недовольства истеблишментом, да и в Вестминстерское аббатство все сходят или не сходят без моих наводок. Кроме того, я пока знаю элементарно недостаточно про этом самое аббатство, чтобы вас туда завлекать, не чувствую себя вправе открывать рот при живом Rough Guide. Это пройдет, но позже. С Гринвичем все несколько более запутано, да и вбирать в себя, читать его можно самыми разными способами, с различной интенсивностью, и несколько полезных советов я дам.
Как туда добраться? Самый невинный, деловой вопрос становится чуть ли не ключевым. Варианта два, и каждый — отдельное приключение; второй останется на обратную дорогу. Карта метро свидетельствует, что от Банка и Тауэра к Гринвичу едут легкие поезда без машинистов, так что на переднем сиденье в них как на аттракционе, и что по дороге они прошивают насквозь восточный финансовый центр города — Кэнери-уорф (ж/д и небоскребы строились с расчетом друг на друга). Это — идеальная обзорная экскурсия: бизнес-центр постепенно колонизирует большой полуостров, и изучать его пешком возьмутся только большие любители или местный финансовый пролетариат. Поезд идет тихо. Сначала карандаши Кэнэри-уорф видно издалека и видно неплохо, но потом мы поворачиваем под прямым углом и оказываемся в самом центре клочка суши, благодаря которому Лондон до сих пор считается одним из важнейших городов на планете. Масштаб проявляется еще через несколько минут — котлован слева, котлован справа, котлован слева, стеклянные коробочки и цилиндрики для проживания финансистов и сочувствующих. Из Сити люди уезжают на ночь и выходные, но не могут унести с собой века истории, миллионы прожитых здесь жизней, и даже ночью воздух там самый плотный в стране. На Кэнери-уорф работают и живут сотни тысяч, но пока полуостров стерилен, и дело не в моем отношении к финансовому сектору. Как почти любая настоящая стерильность, эта гипнотизирует, поражает нелондонской диспропорцией между огромными стеклянными ангарами и маленькими загалстученными фигурками, и мне здесь больше нравится бывать проездом. Может, это былое величие против нынешнего, которому не до того, чтобы быть еще и обаятельным?
Полуостров кончается, поезд уходит под реку, выплывает из нее (станция Cutty Sark). Знаменитый и почти верный тезис о Лондоне как огромной, вечно голодной полицентрической агломерации, которая сегодня кое-как сдерживается обручем в сто девяносто километров длиной, находит в Гринвиче самую убедительную иллюстрацию. Подводную дистанцию в два — три столетия можно преодолеть на поезде, и тогда на южной стороне щелкнет, а можно спуститься в задуманный викторианцами туннель и отсчитывать годы шагами (до марта 2011-го обычно круглосуточный туннель работает в несколько ограниченном режиме). Уличные знаки старательно делают вид, что мы в Лондоне, привлекая лондонский почтовый округ S.E.10 в свидетели, но их подводят старомодные шрифты и блеклые чернила. Здесь все маленькое — не потому, что нет денег, а потому что раньше так и было, раньше так жили в поселках городского типа, и хотя в здешней домашней архитектуре цвета грязного птенца нет ничего неожиданного, в ней есть все, что нужно. Есть прекрасный рынок, где можно и вкусно поесть, и понаблюдать за всякими достижениями гринвичского хозяйства, есть одна из лондонских церквей Николаса Хоксмура.
Гринвич — ансамбль под управлением былого, военно-морского величия. В средние века здесь располагалась эстетически безнадежная королевская резиденция, а в начале семнадцатого века Яков I (до сих пор не могу привыкнуть: «Меня зовут Бонд. Яков Бонд») попросил Иниго Джонса построить дом для своей королевы. Идеи для первого выхода в Лондон Джонс одолжил у итальянцев, у Андреа Палладио: аккуратный, спокойный и даже немного скучный для сегодняшнего глаза Куинс-хаус стал революцией в одном отдельно взятом доме — настолько непохожий на елизаветинские замки с башенками и прочими украшениями, насколько это было возможно. Уже потом менее скромный Кристофер Рен обнял его барочным Королевским госпиталем, и воображения еле-еле хватает, чтобы осознать: все это великолепие было нагромождено лишь затем, чтобы приютить искалеченных и просто старых моряков. Аналогичный и не менее грандиозный госпиталь для сухопутных войск в Челси (тоже Рен) работает до сих пор, и до сих пор ветераны в характерных красных костюмах и черных фуражках выпивают в тамошних пабах. Гринвичские пенсионеры в какой-то момент предпочли «монетизацию льгот» и выехали из госпиталя кто куда, так что в 1873 году его здания занял Королевский же морской колледж, но и он дотянул только до 1998-го. После нескольких лет реконструкции для интересующихся открыты почти все помещения, в том числе знаменитый зал с росписями Джеймса Торнхилла, где 5 января 1806 года лежало тело Нельсона перед похоронами в соборе Святого Павла. Но на открыточном виде с реки центральное место до сих пор принадлежит Куинс-хаусу, и это правильно.
Нулевой меридиан — счастье Гринвича и его чума. Я до сих пор с удивлением смотрю на людей, которые стоят в очереди, чтобы сфотографироваться с этой случайно прочерченной линией между ног. Эта одержимость чисто символическим понятна и увлекательна, но хорошо бы чувствовать, что меридиан — довесок к зданию обсерватории, а не наоборот. С детства у меня не складывались отношения с физикой и, как следствие, с астрономией, но музей королевской обсерватории завораживает, завораживает история тех людей, которые сидели здесь наедине со звездным небом над нами, что твой Кант, и тех, которые боролись с задачей о построении идеального хронометра и в конце концов одержали победу (подробнее об этом в легендарной книге Дейвы Собел «Долгота»). Восьмиугольная комната на верхнем этаже домика — единственный выживший интерьер Рена.
Завораживает и вид с прилагающейся смотровой площадки у памятника Джеймсу Вольфу, получившему смертельное ранение в битве за Квебек в 1759 году. Тут важна динамика: раньше посетители Гринвича смотрели на Лондон сверху и немного свысока, а герой Семилетней войны с Францией Вольф символизировал могущество этого небольшого, в сущности, острова. Сегодня могущество в прошлом, министр обороны пытается выбить у Дэвида Кэмерона сокращение своего бюджета на десять процентов вместо двадцати, и хотя все желающие могут рассмотреть далеко на западе купол Святого Павла, вид на Лондон — это вид прежде всего на Кэнери-уорф.
Жизнь учит расчетливее тратить прилагательные, но Гринвич — это еще и один из величайших романов двадцатого века. А может быть, это прежде всего один из величайших романов двадцатого века — «Тайный агент» Джозефа Конрада. Задняя сторона обложки скажет, что это роман про анархистов и тайную полицию, про Лондон и гринвичскую обсерваторию в частности, и будет в чем-то права, но на самом деле это роман про английский язык и про то, как один поляк показал всем англичанам, как этим языком надо пользоваться. Я быстро читаю и этим доволен, но при общении с «Агентом» специально себя тормозил — боялся пропустить слово (ваша догадка верна — читать лучше по-английски).
С холма я спускаюсь к правому, восточному углу реновского госпиталя, иду по Парк-роу к реке, и уже на берегу ее выпиваю пинту в Trafalgar Tavern — осмысляю увиденное и собираюсь перед новой порцией. За полчаса лодочной прогулки от гринвичского причала до центра видишь то, чего никогда не увидишь и не прочувствуешь с суши — оптовое преобразование некогда могущественных доков в шикарное и тоже несколько стерильное жилье, километры жилья. И великую реку, которая породила великий город и, несмотря на тысячи километров улиц, остается его позвоночником.
У вас есть свободный день — вы успеете съездить в Гринвич и вернуться?
