Анатомия/Апология Лондона. Глава II: Архитектура
В прошлый раз мы выяснили следующее. Во-первых, в 43 году нашей эры Лондон основали римляне. Во-вторых, около 1066 года, когда остров захватили норманны во главе с Вильгельмом Завоевателем, окончательно оформилось противостояние двух его центров — коммерческого и политического. Наконец, в 1666 году его коммерческий и исторический центр, который более шестнадцати веков существовал примерно в римских границах, сгорел практически дотла. Держим три даты в уме и идем дальше.
Я решил немного изменить подход и снизить уровень пафоса. Не люблю писать про то, что не вполне знаю. Cохраню cхематичность повествования, но не буду создавать у вас иллюзию, что владею материалом в совершенстве и могу заполнить в собственной схеме каждый пробел. Не могу — но по итогам нескольких лет общения с городом накопил некоторый объем не только знаний, но и интуиции, и буду этим пользоваться.
Заодно отвечу на один содержательный комментарий: я понимаю, что я не историк и что попытка писать формальную историю рискует превратиться в суховатое и слишком поспешное, а оттого неумелое жонглирование датами, цифрами и персонажами, а оно ничего не даст тому, кто знакомится с историей Лондона по моим любительским записям. Этот недостаток я признаю заранее. Но дело в том, что одной интуицией и повышенной чувствительностью нельзя жить — в лучшем случае, ими можно перебиваться. Лондон нужно считывать — как и любой другой город, и чуть ли не в большей степени, чем любой другой город. Я люблю читать, и поэтому с удовольствием взялся за книгу по истории Рима, но мог этого и не делать — Рим говорит за себя сам, как говорят за себя Стамбул и Иерусалим. Там все ясно сразу, и это ни в коем случае не упрек — это просто другой род удовольствия. В Лондоне нет Святых Софий, Форумов и Храмовых гор. От этого он не становится хуже, просто путь к максимальному кайфу здесь сопряжен с достаточно мощной литературной подготовкой. [Сегодня у нас будет книжка с картинками: сверху висит слайдшоу, внизу находится галерея — можете сказать, что удобнее.]
В моих записях почти всегда явно или скрыто присутствует архитектура, и сегодня я буду говорить о ней — вернее, начну этот длинный и увлекательный рассказ. В Лондоне есть несколько вполне выдающихся архитектурных объектов — те же собор Святого Павла, Тауэр, ну и, например, здание Lloyd’s Ричарда Роджерса. Но даже лучшие образцы британской архитектуры уступают лучшим образцам архитектуры итальянской, да и культурный слой тут пожиже. Мощь доминантной культуры, даже самой великой, играет с городами дурную шутку: в Риме нет ничего, кроме великой национальной культуры, и иногда от нее хочется отвлечься. Лондонская архитектура невероятно разнообразна — в этом ее главная сила и неповторимое обаяние. Если вам вдруг придет в голову изучить историю мировой архитектуры на примере одного отдельно взятого города, то лучше места вам не найти.
Здесь есть останки античного форума и руины языческих храмов, а бомбардировки времен Второй Мировой, уничтожив очень много ценных зданий, вскрыли фрагменты церквей саксонского периода, то есть самой середины средних веков. Одно из моих любимых мест в городе — окрестности Смитфилдского рынка и церковь святого Варфоломея, внутри которой представлены чуть ли не все столетия, начиная с XII века. Людской поток внутри Вестминстерского аббатства напоминает о часе пик в московском метро и мавзолее Ленина, но факт остается фактом — это одна из самых величественных готических построек во всей Европе (хотя за более чистой готикой надо ехать в другие британские города — Или, Йорк, Кентербери, Винчестер).
Через площадь от аббатства — не менее знаменитый комплекс зданий парламента: Вестминстерский зал приемов стоит здесь почти тысячелетие, а вот то здание, которое мы как раз считаем зданием парламента, сгорело полтора века назад, и теперь депутаты плетут интриги внутри неоготического творения Чарльза Барри и Огастеса Пьюджина. Это тот случай, когда блестящая стилизация не только подыгрывает нашему ложному и трогательному ощущению, что эта громадина стоит тут целую вечность и простоит еще столько же, но и возбуждает интерес к первоисточнику.
Стилизация — ключевое слово. Не знаю, почему так получилось, но изъеденному пожарами и бомбами Лондону всегда страшно везло с реставраторами. Местные защитники старины со мной не согласятся и в чем-то будут правы — всегда надо требовать совершенства — но город сохранил множество построек, которые в другом месте и в другое время вполне могли быть добиты бульдозерами и коммерсантами. Политический центр Сити — его ратуша, Гилдхолл, где встречаются, по меньшей мере, четыре эпохи: средневековый зал приемов, изящный парадный фасад середины XVIII века в причудливом готически-индийском стиле, бетонная коробка 1960-х годов (чтобы все бетонные коробки были такими!) и не вполне удачная постмодернистская фантазия, в которой живет паршивенькая картинная галерея. Да, не вполне удачная, да, паршивенькая — но предшествовавшие возведению галереи раскопки обнаружили считавшийся безвозвратно утерянным римский форум, и на том спасибо. Звучит это как иллюстрация к басне Крылова, но выглядит просто-таки здорово и, что более интересно, величественно.
После Великого пожара 1666 года город имел все шансы стать Парижем: Кристофер Рен и другие талантливые и амбициозные люди наперебой предлагали свои варианты реконструкции — с парой-тройкой стратегически расположенных главных площадей, широкими проспектами и сеткой просторных улиц. Не получилось. Зато получилось сохранить до наших дней средневековые линии уличной разметки. Поправка: сохранить удалось то, что уцелело при бомбардировках 1940–41 годов, но в нашем рассказе бомбардировки играют роль природных катаклизмов. Из почти сотни изначальных церквей Сити посетить сегодня можно дай бог половину, но и это очень много — поганый мысленный эксперимент, но попробуйте представить Рим или Москву после нескольких месяцев массированных авиаударов, и вам многое станет ясно. Многие церкви сохранить не удалось, но от них остались чудные дворики, и самый прекрасный из них — сад на развалинах церкви Сент-Данстан-ин-зе-Ист. От церкви остался только реновский шпиль конца XVII века да перестроенная век спустя колокольня, но мало в какой действующей церкви можно с таким удовольствием поговорить с собой и, если надо, с богом — это не наезд на церкви, а похвала лондонским реставраторам.
Рен, реновский, реновский, реновский — мои тексты кишат этими словами, по-другому и быть не может, но они требуют комментариев. Многие знают, что Кристофер Рен построил собор Святого Павла — после всех оговорок и уточнений, самое главное здание Лондона, его счастливый талисман, который устоял во время бомбардировок и, вполне вероятно, подал пример людям своего города. Есть версия, что немцы сознательно не трогали Павла, поскольку использовали его в качестве ориентира для стрельбы по стратегически более значимым объектам — скорее всего, так оно и есть, и что с того? Той зимой служители собора и любившие его горожане почти каждую ночь выносили из него еще не разорвавшиеся бомбы, и каждый день заботились не только о своих близких, но и о внутреннем убранстве храма. Собор Святого Павла очень красив, особенно теперь, когда к трехсотлетнему юбилею в 2010 году ему сделали подарок — потратили миллионы фунтов (деньги одной очень состоятельной семьи) и избавили от трехвекового слоя грязи и копоти. Кому хочется “почувствовать разницу” — внутри, прямо рядом с центральными, крайне редко открывающимися воротами, сохранили квадратный метр той, грязной стены. Кристофер Рен был астрономом, математиком, всесторонне одаренным и очень честолюбивым человеком — а иначе вряд ли стал бы Кристофером Реном. Родился он в 1632-м, к тридцати годам уже начал свою карьеру архитектора-любителя (профессия в Англии тогда только зарождалась, и формально главный архитектор страны носил красивый титул Surveyor of the King’s Works — короче, “начальник работ”), и тут, словно по заказу Рена, Лондон сгорел. Поймите меня правильно: Великий пожар — бессмысленная и оттого тем более страшная катастрофа. Здорово, что рядом оказался гений масштаба Рена, но лучше бы никакого пожара не было. Пожар, тем не менее, был. Рен не только выносил в себе проект первого в мире англиканского собора, к тому же, преодолевая сильное сопротивление церковной общественности, но и присутствовал при его торжественном открытии тридцать пять лет спустя после закладки первого камня. А также заведовал реставрацией или просто отстроил заново десятки церквей, участвовал в сооружении колоссального комплекса зданий в Гринвиче, возвел Королевский госпиталь в Челси и вместе со своим одаренным другом Робертом Гуком (Хуком!) поставил великий памятник Великому пожару — Монумент, шестидесятиметровую дорическую колонну, с вершины которой и сегодня открывается совершенно ошеломляющий вид.
Если вы заберетесь на верхушку Монумента, а я настоятельно советую вам это сделать, то, во-первых, отдышитесь после довольно-таки изнурительного восхождения, во-вторых, обалдеете, и, возможно, сообразите, что Рен с Гуком видели совсем другой город. Если вы напряжетесь чуть посильнее, то поймете, что совсем другой город видели и англичане поколения ваших родителей. Никогда прежде — никогда, включая период после пожара — Лондон не преображался так стремительно, так полноценно, как после Второй мировой войны. Разительнее всего изменился облик Сити, но менялся весь город. Ренцо Пьяно, построивший в соавторстве с Ричардом Роджерсом Центр Помпиду в Париже, спроектировал “Осколок” — когда его строительство завершится, небоскреб станет самым высоким зданием Лондона. Lloyd’s of London, важнейшая институция разбогатевшего на страховании судов города, поручила Ричарду Роджерсу постройку своей новой штаб-квартиры, и лично мне она кажется самым красивым зданием Лондона — хотя куда интереснее узнать, что завершенном в год моего рождения здании думали тогдашние лондонцы. Швейцарцы Херцог и де Мерон, архитекторы Олимпийского стадиона в Пекине, творчески подошли к реконструкции красивой заброшенной энергостанции на южном берегу Темзы и помогли новорожденной Тейт-Модерн практически моментально стать одной из самых главных и популярных в мире галерей современного искусства. На прежде далеком и диком востоке города, на месте сгнивших во всех возможных смыслах судоверфей, погрузочных платформ и порта, вырос новый финансовый центр. Как это называется — “биполярное расстройство”, да? Коммерческих нервных центров теперь два — выигрывает город, выигрываем мы, смотрящие на город.
Банки, универмаги и пабы. Сотни улиц скромных, но изящных частных домов XVIII-XIX веков, сложились из почти что одинакового коричневого кирпича, но взрослели и старели по-разному, и внимательно разглядывать вариации оттенков — замечательное развлечение для человека с глазами. Продовольственные рынки, напоминающие вокзалы, и вокзалы, набитые едой. Воплощенная в кирпиче и бетоне социалистическая утопия — Барбикан, о котором я рано или поздно напишу отдельно. Кристофер Рен и Ричард Роджерс, но также Иниго Джонс и Николас Хоксмур, Эдвин Лаченс и Джеймс Стирлинг, Джон Соун и Джон Нэш. Квартал доступного жилья и аристократические поместья в черте города. Совершенно умопомрачительный индуистский храм, старинная синагога и мемориальная библиотека Карла Маркса. Оставленные своими обитателями штаб-квартиры журналистов: каменные и строгие, каменные и совершенно не строгие, с потрясающими футуристическими фасадами черного плексигласа, скрепленного хромовым каркасом. Если бы я мог, то взял бы вас за руку, каждого из вас, и познакомил со всеми моим героями по очереди. Но я в Москве, вы, если верить статистике, тоже, и нам остаются только слова да картинки. В одну запись не запихнешь сто, двести, триста картинок, которые бы мне очень пригодились. Значит — слова. Значит, пора заканчивать, иначе до конца доберется только каждый пятидесятый, а я так не хочу. Продолжим в следующий раз.
