Люди Лондона: Николас Сондерс, король другого Лондона
Ковент-гарден — это квинтэссенция центра Лондона. Если безропотно принимать все, что этот район пытается продать наблюдателю, он покажется одной из крупнейших в мире туристических помоек, совокупностью скучных сетевых магазинов, уличных магов и мимов, посредственной архитектуры и посредственной еды. Если приходить подготовленным, можно получить удовольствие иного рода не выходя с площади: например, обнаружить себя в саду за церковью Иниго Джонса и узнать в доме, в котором с относительно недавних пор располагается магазин Apple, отсылку к джонсовским же зданиям первой очереди застройки, то есть 1630-х годов. И вообще отнестись к происходящему несколько более философски. Ковент-гарден практически всю свою историю был рынком, а рынок — это прежде всего деньги, и не очень важно, как именно они добываются. Раньше тут были овощи и фрукты (см., среди прочего, Frenzy, один из последних и далеко не худший фильм Хичкока), теперь поделки и невнятная еда, но хорошо, что есть и она. Сегодня в это трудно поверить, но сорок лет назад Ковент-гарден стоял в очереди на физическое уничтожение. Овощной рынок съехал, последние приличные жильцы съехали задолго до него, инфраструктура пришла в негодность. Рыночный павильон собирались снести, а весь район по замыслу застройщиков должен был превратиться в частокол модных тогда коробок-небоскребов. К счастью, не вышло.
Ковент-гарден — это понятие растяжимое, и теперь, произнося это словосочетание, мы имеем в виду не только саму площадь и здание оперы, но и прилегающие улицы. В том числе один из самых странных фрагментов лондонской застройки — Севен-дайалс (Seven Dials). Это интеллектуальный младший брат Ковент-гардена и других главных лондонских площадей XVII века, которые создавались по воле главных аристократов эпохи Стюартов. Севен-дайалс — как и Бонд-стрит, и многие улицы Сохо — появился на карте Лондона благодаря предпринимателю поменьше масштабом. Томас Нил (1641–1699) был довольно важным человеком при дворе поздних Стюартов, тридцать лет сидел в парламенте, занимал большие должности в тогда еще британских Соединенных Штатах, спускал деньги в игорных домах. И с удовольствием занимался чуть менее рискованным делом — спекулятивной застройкой. В частности, в самом конце жизни он задумал украсить район к северу от Ковент-Гардена даже не сеткой, а практически осьминогом улиц: в центре стояла колонна, от нее расходились семь лучей, концами они упирались во внешний прямоугольник, так что получался целый небольшой квартал. Перечислять их первоначальные названия не имеет смысла, с тех пор некоторые из них поменялись и вряд ли один раз, а сейчас Севен-дайалз из семи превратились в четыре: только Шортс-гарденс упираются в колонну (с востока), а Монмут-стрит, Эрлэм-стрит и Мерсер-стрит продолжаются по обе стороны от нее.
Севен-дайалс изначально был менее престижным районом, чем Ковент-гарден, но в середине XX века эти различия уже мало кого интересовали. Весь Ковент-гарден в широком смысле этого слова был в плохом состоянии, всему ему светила перспектива полного уничтожения и перестройки на модный тогда и в основном справедливо презираемый сегодня манер.
И сегодня различий не так уж много. Отделенный от основного Ковент-гардена улицей Лонг-акр район — для удобства можно назвать его северным Ковент-гарденом — тоже представляет собой скопище не самых ужасных, но не слишком интересных магазинов и ресторанов. С недавних пор он обзавелся неизбежной для современной shopping area системой внутренней навигации, так что по стенам Севен-дайалс и окрестных улиц висят в меру симпатичные круглые карты с обозначенными на них категориями магазинов и кафе.
Один из самых приятных и полезных кусков Севен-дайалс спрятан между Шортс-гарденс и северной частью Монмут-стрит, в проулке, который до сих пор носит фамилию создателя района — Нилз-ярд. Сегодня кажется, что это еще одна приятная ловушка, просто для продвинутых туристов. Двор раскрашен во множество цветов, которые георгианские фасады обычно не носят, на одной его стене работают фантастического вида водяные часы, внутри располагаются несколько необычных кафе, магазинов, а снаружи — две жемчужины гастрономического Лондона — кофейня Monmouth Coffee Company и сырная лавка Neal’s Yard Dairy, родители-вдохновители всех кофеен и сырных лавок современного города (хотя об этом мало кто хочет знать). В общем — мечта, бери и фигачь в инстаграм, даже не надо ничего объяснять. Это Диснейленд для взрослых детей, #милый #уютный #секретный #дворик #всамомсердце #Лондона.
Если бы на этом можно было закончить, то не стоило бы и начинать. Но это не так. Если сегодня этот кусок Ковент-гардена превратился в один из самых успешных магазинно-ресторанных кварталов и таким образом обезопасил себя от сноса, то лишь благодаря одному очень необычному человеку, о котором сегодня мало кто помнит. И если бы сегодня этот человек был жив, его бы вряд ли обрадовал вид во многом родного для него района.
Его звали Николас Сондерс. Вообще-то его должны были звать Николас Карр-Сондерс, и тогда многое стало бы понятнее: его отец Александр был биологом и социологом и, на протяжении двадцати лет, директором Лондонской Школы Экономики. Отца и сына разделяли практически два поколения — Александр родился в 1886-м, Николас в 1938-м — и ничего удивительного, что ни о каком хождении по стопам и речи не шло. Николас Сондерс был одним из первых сквоттеров и, шире, теоретиков и практиков существования на периферии благопристойного общества сытых шестидесятых годов. Побочным продуктом такой жизни стала книга Alternative London — источник знаний для тех, кто хотел вести действительно альтернативную жизнь. Она впервые вышла в 1970 году, после этого переиздавалась раз десять, всего было напечатано несколько сотен тысяч экземпляров. Один из них я купил на “Амазоне” несколько лет назад. Эта книга впечатляет прежде всего своей практичностью. В ней нет ничего наносного, это не причуды современных городских людей, которые от уныния развлекаются раскраской, а цельный и бескомпромиссный подход к жизни в одном из самых больших и безжалостных к бедным городов западного мира. На одной странице опытный сквоттер Сондерс рассказывал, как именно лучше занимать пустующие дома, на следующей — как устроена женская контрацепция образца начала семидесятых, на следующей — куда в Лондоне можно податься адептам разнообразных религиозных течений Востока.
Сондерс не был карикатурным хиппи, избалованным мальчиком из привилегированной семьи, и главное дело его слишком короткой жизни не оставляет в этом сомнений. В 1976 году он выкупил дом по адресу 2 Neal’s Yard в самом центре Севен-дайалс, в коротком проулке, тогда довольно незаметно соединявшем Шортс-гарденс и северную часть Монмут-стрит. И с невероятной энергией начал одно за другим создавать предприятия. Первым был магазин здоровой и этически более приемлемой еды — такой, которых сегодня завались даже в тех городах, жители которых мало интересуются здоровьем и этикой. С самого начала Сондерсу были нужны помощники, то есть работники, и с самого начала он пошел по необычному пути, вовлекая их в экспериментальные схемы оплаты труда и совместного владения бизнесом. Он хотел, чтобы магазин приносил прибыль, но был принципиально против того, чтобы в случае успеха открывать новые отделения, и предпочитал, чтобы люди открывали новые магазины под другими именами. Он производил идеи и был совершенно не против, чтобы их развивали совсем другие люди, да и вообще заранее решил, что уйдет из бизнеса, когда тот достигнет определенных оборотов (его жизнь вообще состояла из череды больших, но заведомо конечных проектов). Напрашивалась кофейня — и она состоялась, хотя почти сразу Сондерс отдал это дело в руки Аниты Ле Рой, которая впоследствии стала одним из самых важных людей в английской кофейной отрасли. Это сейчас кажется, что нет ничего более очевидного, чем чашка хорошего кофе в Лондоне (хотя все они, в совокупном водоизмещении, все равно тонут в океане старбаксовой жижи, тут вам не Рим), но сорок лет назад все было совершенно наоборот. Приличный кофе в Лондоне можно было выпить в нескольких итальянских барах-кофейнях в Сохо. Англичане не умели его делать. Но Сондерса и Ле Рой это не смутило, и вот уже почти сорок лет лондонцы имеют возможность пить и покупать домой кофе высочайшего качества. Лондонские кофейни, практически вымершие как класс в какой-то момент в XIX веке, когда центром деловых переговоров вместо них стали мужские клубы Вест-Энда, сегодня чувствуют себя, вероятно, как никогда хорошо. Без “Монмута” все было бы несколько иначе.
Можно поспорить, что у англичан семидесятых годов получалось делать хуже — кофе или сыр — но зачем? Сначала Николас Сондерс решил торговать йогуртами и прочими молочными продуктами, а по ходу дела вновь вовлек в него другого человека — Рандольфа Ходжсона — и они обратили свое внимание на сыр, некогда гордость Англии, а в последнее время — ее позор. И снова случилась революция. Нас с детства учили, что сыр — это Франция, Италия, на худой конец Испания или Голландия, и в той или иной степени это правда. Но горе тому, кто любит сыр и, приехав в Лондон, не проведет по крайней мере час в Neal’s Yard Dairy, не попробует там пару десятков сыров и не купит хотя бы часть попробованного.
А в 1983-м Анита Ле Рой и Рандольф Ходжсон поженились, и все стало еще более связано между собой. Как вспоминал Сондерс, символом их союза стало праздничное угощение — мороженое со вкусом эспрессо.
А еще была — ну, аптека-не аптека, но лавка со снадобьями, назовем это так, которая превратилась в известную сеть гомеопатических аптек Neal’s Yard Remedies. Первая из них до сих пор находится на своем месте в Нилз-ярде, и до сих пор внутри нее работает Neal’s Yard Therapy Rooms, основанное те же сорок лет сообщество самых разнообразных массажистов и т.п. А еще был Neal’s Yard Salad Bar, который проработал на своем месте больше тридцати лет и только в 2013-м съехал в Вест-Кенсингтон. И уже почти тридцать пят лет на своем месте висят и работают водяные часы Тима Ханкина.
Ничего этого не было бы, если бы не было Николаса Сондерса. В 1998-м он погиб в автокатастрофе в Южной Африке; в последние годы жизни он почти академически исследовал феномен экстази.
В истории Лондона было много героев. За редкими исключениями они делятся на понятные типажи: политики, преступники, большие бизнесмены, защитники интересов наименее обеспеченных слоев, архитекторы, литераторы, и многие другие. Николас Сондерс — одно из этих редких исключений. Он не влезает ни в одну категорию, и возможно поэтому о нем почти никто почти ничего не знает. Он был сильным бизнесменом, но прибыль не была для него самоцелью. Он хотел сохранить историческую часть города, но по натуре не был консерватором. Он легко создавал идеи, и умел превращать их в реальность, но так же легко расставался и с самими идеями, и с их воплощениями. Сорокалетие Нилз-ярда в 2016-м прошло, кажется, почти незамеченным. Скорее всего, мало кто вспомнит, что в 2018–м исполнится 20 лет со дня смерти и 80 — со дня рождения Николаса Сондерса. Относительно любопытным посетителям Нилз-ярда об этих датах напоминает аккуратная каменная табличка на стене. Под строчками с именем и датами жизни написано: He put Neal’s Yard on the map.
Это не просто красивые слова. В 1976-м, когда Сондерс здесь поселился, Нилз-ярда не было в главном атласе лондонских улиц — настолько на него махнули рукой. Если бы не поселился — сегодня не было бы ни в каком. Революция в потреблении качественных продуктов и вообще в отношении к труду, который вкладывается в производство этих продуктов, случилась бы заметно позже. А Ковент-гарден был бы еще более стерильным. Он не строил соборов и не боролся с холерой, не придумывал метро и не писал о городе прекрасных книг, но совокупные достижения Николаса Сондерса ставят его в первый ряд людей Лондона.
