Уставшим от минимализма посвящается

Заслуженные похвалы «саду» — второму по счёту, но не по значимости.

Представление одинаковых сюжетов в рамках одного фестиваля — дело специфическое. Кому-то захочется взглянуть на пьесу с двух разных точек зрения, а кто-то простодушно посчитает повторение названий обычной ошибкой или «забиванием» расписания. Тем не менее постановка Льва Эренбурга вызвала у публики самую бурную реакцию и несомненно стала лучшей околоклассической постановкой этого года.

«Вишнёвый сад», привезённый петербургским театром, не попал в толпу тех, кто пытается выделиться из толпы. Эта постановка, конечно, обладает некоторыми экстраординарными элементами, но не бравирует ими как кумачовым знаменем. Здесь также очень сильны традиции классики, а уж об ощущении присутствия режиссёра и говорить не приходится. Все участники действа — четыре поколения учеников Эренбурга, и это помогает коллективу быть слаженным, двигаться по одному вектору. В плане слаженности и сыгранности труппа НДТ стоит на порядок выше многих участников нынешнего форума.

Сюжет пьесы изменён несущественно. Отсутствует образ гувернантки Шарлотты, однако после просмотра возникает мысль «она как-то и не вяжется», не представляется уместной в пространстве представленной работы. Нова и непосредственна сцена стрельбы с Епиходовым, Яшей и Дуняшей, однако зрителя она задела слабо, следует признать. Существенно переработан образ Ани, которому Чехов нарочно не придавал особого значения и в письме к Немировичу-Данченко писал: «Аню может играть кто угодно, хотя бы совсем неизвестная актриса, лишь бы была молода, и походила на девочку, и говорила бы молодым, звонким голосом». И тем не менее роль младшей дочери Раневской изменена: вначале отчаянно пытается привлечь к себе больше внимания, а к концу спектакля оказывается беременной и совсем не мечтает о новой жизни, не говоря уже об убеждении в том своей матери, растерзанной горем. Не зря на её макушке независимо от наряда красуется чёрный бант, похожий на жирный чернильный крест.

Выделяет эту постановку также продуманность взаимодействия персонажей с предметами обстановки, мебелью и реквизитом в целом. Сложенные руки с монетами внутри превращаются в погремушку, сундук — в гроб, а пачка телеграмм — в своевременную защиту от ножа. Фирс и патефон-шкатулка вообще воспринимаются как перманентный тандем, и в этом есть немало очарования. Застеклённые решетчатые двери также часто играют вместе с актёрами, однако они олицетворяют лишь одно — границу тайны с замочной скважиной — и потому, наверное, уничтожаются после соответствующей эпилогу финальной речи Фирса. Шедевральна идея со счётами, которыми разминают спину неизменно мерзкому Гаеву: спустя столько лет активного использования сюжета эта придумка свежа и отлично читается даже незаинтересованным в глубоком анализе зрителем. Игра с пудрой и помадой между Аней и Варей; поочерёдно надевающие на голову корзину Лопахин, Раневская и (внезапно) Гаев; расшатанный садовый столик и Дуняша с пистолетом — перечислять детали можно долго, однако лучше один раз увидеть и семь раз вспомнить с улыбкой.

В программе каждого крупного фестиваля есть грандиозная, монументальная постановка, задача которой состоит в напоминании зрителям о том, что есть такое театр и на что в нём нужно обращать внимание. В нынешнем году это место, на мой взгляд, занял «Вишнёвый сад» от петербургского НДТ. При совершенно небольшом количестве фактических изменений канонических образов и сюжета, Режиссёр Лев Эренбург и его труппа сделали спектакль, поднявший с кресел всех присутствовавших от партера до бельэтажа, и были удостоены трёх вызовов на бис. Всё гениальное — просто.

Рома Езерский, восхищённая кулисная моль

Фото: Оксана Золотых