“Мной никто не правит”
О демократии и либерализме
Этот текст — продолжение моей дискуссии с постом Алексея Петровича Цветкова (мой первый отклик и его ответ можно посмотреть здесь) о том, что а) демократия имеет ценность лишь в той мере, в которой она позволяет сохранять либерализм — доктрину автономии и суверенитета индивидуума и его защищенности от произвола как со стороны государства, так и со стороны социума и б) что чем демократия прямее, тем она менее совместима с либерализмом.
Мое мнение по обоим пунктам противоположное.
Но тут требуется небольшое вводное слово.
Алексей Петрович совершенно верно разделяет “автономию и суверенитет индивидуума” и “его защищенность от произвола”, потому что они имеют разную ценность.
Защита от произвола имеет ценность для всех: никто не хочет, чтобы к нему вдруг ночью без обыска ворвалась полиция и перевернула его квартиру вверх дном, чтобы его бросили в тюрьму безо всяких обвинений и возможности защиты и держали там бессрочно, чтобы у него внезапно без суда и компенсации отняли дом, потому что кому-то он больше понадобился. Это универсальная ценность, и демократия действительно её защищает.
Другая часть, суверенитет и автономия, делится на две составляющие.
Первая из них — экономическая свобода, возможность улучшать своё благосостояние так, как ты сам считаешь нужным, без вмешательства и ограничений со стороны государства. Эта ценность не является универсальной — есть достаточно много людей, которые с радостью откажутся от такой автономии, если государство либо социум будет само обеспечивать их потребности: кормить, одевать, обувать, лечить, предоставлять крышу над головой. Более того, эта экономическая автономия мало зависит от демократии и прекрасно существует во многих авторитарных режимах. Можно даже сказать, что представительная демократия всегда ограничивает такую автономию, поскольку в представительной демократии политики вынуждены раздавать подарки разным группам населения, в том числе и группе, описанной выше — меньшинству, которое не хочет ничего делать и хочет жить за счет государства (то есть по сути за счет тех, кто работает). В прямой демократии этой проблемы нет, так как она не подвержена ни групповому шантажу, ни лоббизму, так, как подвержены им депутаты, которым, если они хотят остаться у власти, необходимо задабривать своих избирателей за счет чужих — при прямой демократии работающее большинство не позволяет неработающему меньшинству диктовать себе условия. Недаром в Швейцарии самые низкие в западном мире налоги, и недаром в древних Афинах за всю их историю не ввели постоянных налогов на богатых — лишь во время прямой военной опасности, когда враг стоял прямо у ворот, с них собирали ничтожные по нынешним временам проценты от капитала на военные нужды, и эта временная мера никогда не превращалась в постоянную.
Вторая часть автономии — автономия политическая или социальная: возможность свободно высказывать свои мысли, свободно присоединяться или не присоединяться к разным объединениям, возможность выбирать свою религию или отсутствие оной… И эта ценность тоже не является универсальной. Многие без сожаления расстанутся с такими возможностями, если они будут сыты и обуты. Но для других эта автономия является очень важной — не только как инструмент для защиты их экономической свободы и для защиты от произвола, но и сама по себе. Был в советском блоке такой анекдот: две собаки встречаются на чешско-польской границе. Одна из них бежит из ЧССР в ПНР, другая — в обратном направленни. Чешская собака спрашивает польскую: «Ты зачем к нам бежишь?» — «За колбасой. А ты к нам зачем?» — «А погавкать!» (в ПНР был чуть более либеральный режим, а в ЧССР было несколько лучше с экономикой). У некоторых людей тоже есть потребность высказаться, и её им не заменит никакая колбаса.
Именно здесь демократию трудно отделить от либерализма. Потому что возможность самому выбирать себе власть (или, точнее, участвовать своим голосом в этом выборе) — ценность того же ряда, что и возможность свободно высказываться или свободно собираться. Более того, участие в выборах, даже если твой кандидат проиграл — это тоже высказывание. Не зря по-русски вброшенный в урну бюллетень называется «голос». Самый либеральный режим, если он не является демократией, отбирает у людей эту свободу.
При прямой демократии ценность голоса становится ещё выше, потому что её граждане могут решать не только то, кто будет ими править, и высказываться таким образом не только на тему своего довольства или недовольства властью, но и по всем остальным важным для них проблемам. Возможность участвовать в решении широкого круга вопросов — очень важная гражданская свобода.
Наконец, радикальная демократия, какой были древние Афины, имеет самостоятельную ценность, в разы превышающую ценность как представительной демократии, так и современной прямой, типа швейцарской. Древние Афины отличались от Швейцарии тем, что там не было никакой власти, кроме власти народа. В древних Афинах не было ни правительства, ни главы государства — только отдельные, назначавшиеся общегражданской лотереей, администраторы, ответственные, например, за содержание казны, работу порта, городскую инфраструктуру, общественный порядок и т. д. и т.п. Специальных “более равных” людей, обладающих властью приказывать обычным гражданам, выносить обычным гражданам приговоры и принимать от лица обычных граждан законы, в Афинах не было. Высшая исполнительная, законодательная и судебная власть принадлежали собранию всех граждан города. Афинянами никто не правил, и они очень этим гордились. Потому что осознавать, что над тобой нет никакой власти, и все решения принимаются не кем-то там наверху, а коллегиально, с твоим непосредственным участием — для многих огромная ценность. Которой жители сегодняшнего мира лишены.
Тут нужно ответить на вопрос Алексея Петровича: «приведите мне один пример либерального института из истории Афин». Сделать это очень легко.
Один из таких институтов — власть права, которую изобрели именно в Древней Греции, в том числе и в Афинах. Человека нельзя было осудить без преступления и без надлежащей судебной процедуры. Скандально известная история с казнью шести проигравших битву военачальников потому и является скандальной, что она, в нарушение всех писаных и неписаных правил, свершилась с нарушением закона, без предоставления обвиняемым возможности надлежащей защиты. Это был вопиющий и исключительный случай нарушения законной процедуры — вещь, которая, к сожалению, время от времени случается в любом правовом государстве. В Афинах была та самая защита граждан от произвола, в том числе и от произвола всенародного собрания, которую Цветков совершенно справедливо относит к определяющим качествам либерализма.
Другой либеральный институт — свобода слова. Алексей Петрович пишет о том, что Аристотель критиковал демократию. Тем же занимались до него Платон, Сократ и многие другие — живя при этом в демократическом обществе. В Афинах у граждан была возможность ругать существующую систему власти и призывать к её изменению. Да, Аристотель под конец жизни бежал из Афин, опасаясь за свою безопасность, а Сократа афиняне заставили выпить яд. Но оба пострадали не за критику демократии, а потому, что афиняне посчитали их коллаборационистами: Аристотель сотрудничал с македонскими окуппантами, а Сократ был близким другом и учителем главарей «Тридцати тиранов» — группы молодых аристократов, устроивших путч и сумевших ненадолго установить в Афинах диктатуру. Именно то, что он, как посчитали афиняне (возможно, несправедливо и, наверняка, запоздало), был идеологом этого переворота, и имелось ввиду под «смущал умы молодежи». До этого Аристотель прожил в Афинах более 30 лет (он приехал туда в 17, а после 37 провел большой кусок жизни при дворах разных тиранов), а Сократ — около 70, свободно выражая своё часто неприятное большинству афинян мнение и уча ему других.
У жителей Афин была важнейшая либеральная свобода защищать себя от нападений и тирании, то есть свобода граждан носить оружие. Свобода, которой сейчас, к сожалению, лишены граждане многих европейских стран. Кстати, была она и у граждан Римской Республики — и стала одной из первых свобод, которую у римлян отняли с падением этой республики: император Октавиан Август вскоре после прихода к власти запретил римлянам носить оружие.
Наконец, экономическая свобода или свобода предпринимательства — тоже ключевая либеральная ценность — в Афинах была почти абсолютной, гораздо более широкой, чем в современных демократических государствах.
Да, у этих либеральных институтов в Афинах не было современных названий, но они существовали. Как справедливо замечает Цветков, при отцах-основателях США тоже не было слова «либерализм», однако созданная ими конституция была либеральной.
И, наконец, последнее. Демократия неразрывно связана с либерализмом ещё и тем, что позволяет индивидууму мирным путем, участвуя в выборах и референдумах, защищать свою автономию от попыток властей её ограничить. Да, эта защита не всегда бывает успешной, и власть регулярно ограничивает гражданские свободы. Но даже при самой нелиберальной (но при этом настоящей) демократии человек может отстаивать оставшиеся свободы и требовать на выборах и референдумах возвращения отнятых, а даже при самом либеральном абсолютизме свободы и автономия граждан зависят не от них, а от доброй воли суверена.
Прямая демократия при этом совместима с либерализмом куда больше, чем представительная, поскольку при прямой демократии граждане не отдают своим правителям всю власть одним пакетом на несколько лет, предоставляя им возможность на этот срок делать с гражданскими свободами всё, что заблагорассудится (если у правителей есть конституционное большинство, как в Венгрии, и даже если у них его нет, как в Польше). При прямой демократии свободы у граждан правителям приходится отбирать по одной, и каждый раз граждане могут сопротивляться.
Вероятно, именно поэтому, из всех современных демократий швейцарская — самая старшая и, по всем существующим рейтингам, одна из самых либеральных.
