В апреле этого года, в четверг около полудня в приемной отделения скорой помощи при госпитале Кальвери в столице Австралии Канберре проскрипела рация — на связь выходил экипаж «скорой». Только что заступивший на смену доктор Дэвид Кэлдикотт (David Caldicott) сразу почувствовал напряжение в голосе водителя. Он звучал выше, чем обычно, а слова будто выплевывались полупрожеванными. На территории местного университета обнаружены тела двух молодых людей без сознания, сообщил водитель. Обоим требуется срочная трахейная интубация. И все: прозвучал сигнал отбоя. Больше ничего выяснить не удалось. Скорая с включенной сиреной ползла по городским пробкам к госпиталю.
«Медицина экстренной помощи — это все равно, что управлять самолетом, — говорит Кэлдикотт, — Долгие часы томительной скуки перемежаются мгновениями чистого ужаса. Но если ты не даром ешь свой хлеб, то ты не боишься. Просто сосредотачиваешься».
Наконец привезли юношей без сознания, им требовалась немедленная реанимация. Ни один из пациентов не был способен самостоятельно дышать, и реаниматологам пришлось прибегнуть к искусственной вентиляции легких.
Что же произошло с этими молодыми людьми? Они были неподвижны и не подавали признаков жизни, так что это было похоже на передозировку героином, однако врачам не удалось обнаружить у них следов от уколов, а зрачки не были сужены. На всякий случай им сделали инъекцию налоксона — безопасного и быстродействующего антагониста героина. Он не возымел никакого действия.
Тесты не обнаружили никаких следов присутствия известных наркотиков в организмах юношей. Ничто не указывало на инфаркт или инсульт. У них не было ни имен, ни возраста. Медсестры завернули остывающие тела в теплые пледы. Все попытки поставить диагноз зашли в тупик.
Несмотря на всеобщее замешательство, инстинкты Кэлдикотта подсказывали ему, что он уже видел нечто подобное, три года назад на другом краю света. Ему попался пациент с передозировкой так называемого метоксетамина, или MXE — дизайнерского наркотика, родственного кетамину, обезболивающему для лошадей. Это было в маленьком городишке Абергавенни в южном Уэльсе.
«Парень упал лицом в гору порошка, — говорит Кэлдикотт, — Этот порошок был везде, размазан по всему лицу. Помните сцену из “Лица со шрамом”? Пациент был удолбан, но выглядел абсолютно счастливым. Но, опять-таки, на что-то знакомое типа кокаина это не было похоже. Так что мы помогли ему протрезветь и отправили вещество в лабораторию, а там установили, что этот порошок и был MXE».
Кэлдикотт не мог поверить, что он вновь столкнулся с редким наркотиком, который он в последний раз видел за десять тысяч миль отсюда. Не могли в это поверить и его коллеги. «Они смотрели на меня и будто думали — кто этот чокнутый? О чем он вообще?»
Зато когда пришли результаты анализа из лаборатории, Кэлдикотт понял, что чутье его не подвело. Пациентов при помощи специальных препаратов погрузили в искусственную кому, которая дала им время вывести наркотик из организма естественным путем. Парням повезло: MXE называют причиной уже как минимум двух смертей.
В 2011 году Кэлдикотт помог основать WEDINOS, группу ученых при поддержке правительства Уэльса, которая находит и изучает новые психоактивные вещества.
За последние годы резко увеличилось количество случаев, когда в реанимацию поступает пациент с явной передозировкой наркотика, но никто из врачей — а зачастую и сам пациент — не знает, какое именно вещество послужило причиной. Переехав в Австралию в 2012 году, Кэлдикотт организовал похожий проект, ACTINOS. «Мы документируем появление новых видов наркотиков, появляющихся в нашем обществе, — говорит он, — Можно сказать, что мы занимаемся наркоразведкой».
Метоксетамин — лишь один из появившихся недавно наркотиков, которые удалось обнаружить этим ученым. Он существует от силы три года, и хотя его до сих пор можно достать совершенно легально во многих странах Европы, да и мира, в Великобритании его запретили в 2012 году. Химически метоксетамин — близкий родственник кетамина, но во много раз мощнее. Эффекты от двух веществ схожи: ярко выраженная диссоциация, галлюцинации, а при передозировке — частичный паралич. Но важнее всего то, что в подавляющем большинстве стран мира его можно купить абсолютно легально.
MXE — часть культурного сдвига, начавшегося еще поколение назад, но в последние несколько лет получившего новый импульс. В 2008 году хлынула первая волна новых, легальных синтетических наркотиков. Человечество почти не имело опыта их употребления. Их синтезировали неизвестные химики, поменяв атом тут и атом там — а в итоге получая совершенно новые, и, следовательно, легальные вещества. Эти так называемые дизайнерские наркотики, продающиеся в основном через интернет, вызывают все мыслимые виды опьянения, а по эффектам они похожи на все до единого запрещенные вещества, от мягкой марихуаны до экстремальных кокаина и ЛСД. Они известны под общим названием «легальный кайф» (legal highs), и в последнее время они стали пользоваться бешеной популярностью: во Всемирном докладе о наркотиках (Global Drugs Survey) за 2012 год говорится, что их употребляет один из двенадцати опрошенных по всему миру.
Законодатели всех стран были застигнуты врасплох, столкнувшись с появлением нового рынка — с обширной системой сбыта, технически изощренного и химически сложного. И этот рынок стремительно растет.
В 2009 году система раннего оповещения, разработанная Европейским мониторинговым центром по изучению наркотиков и наркозависимости, обнаружила 24 совершенно новых наркотических вещества. В 2010 — уже 41. В 2011 — еще 49, а в 2012 — еще 73. К октябрю 2013 года к ним прибавились еще 53 новых вещества — итого 243 новых вида наркотиков всего за четыре года.
В последнем Всемирном докладе ООН о наркотиках (World Drugs Report) отмечается этот невероятный взрыв популярности: «Хотя новые вредоносные вещества появляются на рынке наркотиков с неизменной регулярностью, международная система по контролю за наркотиками впервые оказалась не готова адекватно ответить на скорость и изобретательность нового феномена».
Технология и наркотики всегда сосуществовали в тесном симбиозе: первой покупкой и продажей в истории интернета был пакетик марихуаны. В 1971 или 1972 году студенты из Лаборатории искусственного разума Стэнфордского университета при помощи сети ARPANET — самого раннего воплощения интернета — организовали сделку по продаже марихуаны своим коллегам из Массачусетского технологического института.
В исторической сделке участвовали люди, разделенные сорокапятичасовой поездкой на машине через весь континент. Сегодня купить наркотики в интернете куда проще — и во многих случаях для этого даже не придется нарушать закон.
Сидя в своем кабинете в Канберре, Кэлдикотт объясняет, почему мы переживаем бурные времена: «Я бы сравнил феномен употребления нелегальных наркотиков с гриппом. Каждый год штамм вируса гриппа немного изменяется, поэтому каждый год появляются новые вакцины. Но примерно каждые 15 лет мы наблюдаем фундаментальный сдвиг. Ежегодные незначительные изменения вируса гриппа называются антигенным дрейфом: мир и вирус взаимодействуют, приспосабливаются друг к другу. А вот когда появляется птичий, свиной грипп или что-нибудь подобное, это называется антигенный сдвиг. Когда происходят такие крупные изменения, и наша иммунная система оказывается к ним не готова. Мы не способны отразить атаку вируса. И тогда нам нужны совершенно новые вакцины».
Он продолжил: «Я бы сказал, что антигенный сдвиг на наркорынке произошел с появлением “легального кайфа” около 2008 года. Но тут поразительно даже не то, что все вещества абсолютно новые. Появился целый новый рынок сопутствующих услуг: новые системы доставки, оплаты, обмена информацией и связи. В результате риски увеличиваются по экспоненте. Мне кажется, это один из самых глобальных сдвигов в мире наркотиков».
Есть фотография «Битлз», которую не видело подавляющее большинство людей, даже самых преданных поклонников группы. На фото, снятом в Гамбурге 1962 году, у каждого из музыкантов безумный вид — но не дерзкий и забавный, за который все полюбили их, когда они впервые вышли с задворок Ливерпуля на мировую сцену.
На фотографии, которую их менеджер Брайан Эпстайн многие годы держал в тайне, Beatles выглядят очень, очень мощно удолбанными. Глаза Джона Леннона выпрыгивают из глазниц, а брови задраны почти до края прически, зубы сжаты в яростном оскале. У Пола Маккартни вид немногим лучше, хотя гримаса на его лице по степени отчаяния сравнится лишь с руками, которые он протягивает к металлическим колбочкам в руках Леннона.
В этих колбочках — таблетки прелюдина, они же «прелики» (prellies) на жаргоне тех времен: диетическое средство, которое члены группы принимали, чтобы не свалиться от истощения во время многочасовых концертов в клубе Star-Club в Рипербане, суровом портовом районе Гамбурга. Действующее вещество в этих таблетках — фенметразин, стимулятор, сегодня запрещенный во всем мире. Его запатентовала в 1952 году немецкая фармацевтическая фирма Boehringer Ingelheim и выпустила на рынок в 1956 году, но спустя пятнадцать лет он был подвергся международному запрету.
В свое время фенметразин пользовался бешеной популярностью , и его принимали, если верить биографам, в том числе Джон Кеннеди, Элвис Пресли, Фрэнк Синатра, Теннесси Уильямс, Трумен Капоте и Мэрилин Монро. В 60-е он продавался во всех аптеках США и Европы как аноректик — то есть таблетка для похудения, ведь он подавляет аппетит. Кроме того, фенметразин вызывает эйфорию, действуя на допаминовые рецепторы в центрах удовольствия и награды в мозгу. Эти же рецепторы возбуждаются, когда вы вкусно пообедали с хорошими друзьями, выиграли в карты или занялись сексом. Но фенметразин — как и кокаин, амфетамины и другие стимуляторы — воздействует на эти центры гораздо мощнее и дольше.
Фенметразин ничем не отличался от большинства синтетических наркотиков в 60-е годы: легальных лекарств, продававшихся по рецепту, но попавших в руки тех, кто хотел употреблять их исключительно ради удовольствия. Но когда после контркультурной и психоделической революции 60-х потребление наркотиков резко возросло, власти решили, что пора действовать. Конвенции ООН 1961 и 1971 года были призваны решить проблемы наркозависимости в долгосрочной перспективе. В новых законах был прописан запрет на уже известные вещества, но не на их аналоги — химически родственные, но не точно повторяющие их формулу. Конвенции были подписаны сотнями участников, и во многих из этих стран впоследствии были разработаны дополнительные законы. В результате получилось лоскутное одеяло законов: вещества и их аналоги запрещены в одних странах, но разрешены в других.
Официальное название «дизайнерских наркотиков» — «аналоги контролируемых веществ» (аналог в данном случае — версия запрещенного вещества, заведомо синтезированная с целью обойти запрет на конкретную формулу). Лидируют по производству и потреблению этих веществ британский и американский рынки. Следовательно, ключевые законы, которые контролируют (вернее, безуспешно пытаются это делать) современную наркокультуру — это британский Закон о злоупотреблении наркотиками (Misuse of Drugs Act) 1971 года и американский Закон об аналогах контролируемых веществ 1986 года. В американском законе говорится, что любое вещество, «в значительной степени» повторяющее химическую структуру запрещенного наркотика, «в случае, если таковое было создано с целью личного потребления, следует рассматривать как подлежащее контролю». Но это неуклюжее определение, будучи примененным к такой точной и сложной области, как органическая химия, оказалось на редкость близоруким в юридическом и социальном плане. Многие американские дилеры, продающие дизайнерские вещества через интернет, попросту пишут на упаковке: «Не предназначено для личного потребления». Нехитрый трюк помогает им избежать проблем с законом, а потребители с легкостью и вполне осознанно игнорируют эту удобную ложь.
Больше всего законов, касающихся легальных наркотиков, было принято в Великобритании в последние несколько лет. Основному закону уже больше 40 лет, к нему в попытках угнаться за стремительно растущим списком новых наркотиков приняты сотни поправок. В одной только наиболее жестко контролируемой категории уже более 150 веществ. С этим законом соревнуются люди в два раза младше его самого, которые разбираются в химии и технологии ничуть не хуже, а то и лучше тех, кто написал этот закон и следит за его исполнением, и чья цель именно в том, чтобы обойти закон с целью личного обогащения.
Многие из тех, кто разрабатывает новые формулы «дизайнерских наркотиков», делают это просто из исследовательского азарта: «психонавты», как их иногда называют, раньше всех пробуют новые наркотики. Некоторые охотно делятся своими знаниями с другими и открыты к сотрудничеству. Другие, мягко говоря, большие эксцентрики. Есть и чрезвычайно напыщенные химические гении, которые причисляют себя к элите и до одури спорят, кто первый синтезировал и задокументировал каждый новый наркотик. Многие психонавты параноидально осторожны, кропотливо отмеряют дозы и записывают эффекты от каждого вещества. Другие, напротив, рискуют напропалую — такие слопают что угодно, лишь бы торкнуло. Один из тех, с кем мне удалось поговорить, пришел в такой восторг от грибов, что перепробовал все новые галлюциногены, которые смог достать. Он страстный боец психоделической революции: «По жизни пробираешься как по бурелому, и иногда полезно залезть на высокое дерево и оглядеться вокруг. Для меня такое дерево — это психоделики».
Один из самых влиятельных подпольных химиков в мире — британец, представившийся мне Карлом. В 2010 году Карл разработал формулу метоксетамина — того самого вещества, которое Дэвид Кэлдикотт обнаружил в Уэльсе и Австралии. С Карлом я познакомился сначала на интернет-форуме пять лет назад и не так давно лично. Его изобретение, MXE, по мощности превосходило старшего родственника, кетамин, который обычно используется как анестетик, но ценится за способность вызвать внетелесный опыт. Одна фирма-производитель легальных наркотиков позаимствовала формулу Карла и синтезировала первую партию во вполне респектабельной лаборатории в Гонконге. Вещество поступило в продажу в 2010 в Великобритании, а потом и по всему миру. Сегодня наркотик в Великобритании запрещеню
Карл отнюдь не одинок. Дэвид Кэлдикотт встречался со многими деятелями химического подполья, пытаясь понять явление, с которым он столкнулся. «Как-то меня привели на встречу с одним из них, — говорит он, — и мне пришлось завязать глаза. Это очень скрытные люди».
«Принято ошибочно считать, что парни из подпольных химлабораторий — это плохая осанка и мятые клетчатые рубашки, что они глуповаты и просто копируют скачанные из интернета рецепты. Отнюдь. Это невероятно умные люди. Они на голову выше — в интеллектуальном плане, как минимум — многих политиков, пытающихся принимать законы против них».
Зимой 1944 года корабль ВМС США, эскадренный миноносец измещением 1200 тонн «Джон Поуп» шел примерно в тысяче миль от побережья Англии. Он только что с боями оторвался от германских подлодок в районе Азорских островов — это было одно из ключевых морских сражений Второй мировой. На борту корабля молодой американский морпех по имени Александр Шульгин (Alexander Shulgin) пытался расслабиться, играя в покер, но не мог раздать карты: у него страшно болел левый большой палец. Он сильно воспалился, требовалась срочная операция, но в море ее провести было, естественно, невозможно.
Наконец корабль Шульгина пришвартовался в Ливерпуле, матроса перевели в ближайший военный госпиталь и приготовили к операции. Медсестра протянула Шульгину стакан апельсинового сока, и, выпив его, он заметил на дне какие-то нерастворившиеся гранулы. Он подумал, что это остатки успокоительного, и, как он ни пытался бодрствовать, вскоре он спал глубоким сном.
Проснувшись, Шульгин понял, что заблуждался: в стакане были только сок и сахар, а его наркоз был исключительно эффектом плацебо. Лишь после того, как он заснул, врачи ввели ему анестезию и начали оперировать. Для юного морпеха идея о том, что его обманул собственный мозг, стала настоящим откровением: если от плацебо оказался такой мощный эффект, то возможности настоящих наркотиков были практически безграничными. Шульгин, одержимый внезапным интересом к связям между разумом и материей, вернулся в США и начал строить карьеру психофармаколога. Его одиссея изменила жизни миллионов людей.
С конца 1960-х и до самых 90-х Шульгин, высокий, сутулый, с широкой улыбкой, в вечной рубашке аляповатой расцветки и с пышной нечесаной шевелюрой, изобретал все новые и новые невероятные наркотики. Шульгин, убежденный в благотворном воздействии веществ, усиливающих когнитивные функции мозга, работал в качестве ведущего химика-технолога в крупных фармацевтических компаниях и даже в правительстве США, и все заработанное тратил на исследования новых психоделических наркотиков. Со многими из них человечество познакомилось впервые, а их эффекты не изучены до конца до сих пор.
Среди открытий Шульгина были такие наркотики, как DiPT, аналог психоделического вещества, входящего в состав некоторых растений и грибов, который от оригинала отличался одним-единственным, но крайне любопытным эффектом: для того, кто его принял, любая музыка звучит на примерно октаву ниже, чем обычно. Еще один наркотик, MMDA, позволял смотреть сложнейшие «мозговые фильмы» — невероятно странные и чрезвычайно подробные сюжеты, рождавшиеся в самых потаенных уголках мозга потребителя.
Но главный прорыв Шульгина — это, конечно, МДМА. Сегодня это вещество известно как экстази, X или E, один из самых популярных клубных наркотиков в мире — но история у него довольно запутанная. Впервые его синтезировала германская фармацевтическая фирма Merck в 1912 году, пытаясь создать коагулянт — средство для сворачивания крови, а впоследствии его применяла армия США в экспериментах по контролю над сознанием. Но Шульгин начал изучать наркотик лишь в 1965 году после того, как ему рассказал об этом веществе коллега-ученый. В 1970-х Шульгин был уже убежден, что произвел переворот в науке, рекомендовал принимать МДМА всем друзьям и родственникам, а в 1978 году опубликовал исследование в соавторстве с Дэвидом Николсом (David Nichols), в котором подробно разбиралась психотропная природа вещества.
МДМА, завоевавший популярность благодаря своей способности вызывать эйфорию и желание близости, попал сначала в техасские гей-клубы, а потом, к середине 90-х, в модные места типа Starck Club в Далласе, где знаменитости вроде Стиви Никс (Stevie Nicks) и Грейс Джонс (Grace Jones) придали ему налет гламурности. К 1988 году с наркотиком познакомилась и Европа — Ибица, Манчестер, Лондон и так далее, где у него появилась и собственная музыка — эйсид-хаус. Экстази и нелегальные вечеринки на заброшенных складах, которые обожали рейверы, стали отголоском ЛСД-бума 60-х, и к тому времени, когда первая волна экстази в 90-х спала, очертания психоделического побережья Европы изменились навсегда. И скоро свобода, которую даровали новые поколения психоделических веществ и музыки, расцвела с новой силой в только что появившемся пространстве, свободном от законов и правил: интернете.
Дизайнерские наркотики впервые появились в сети около 1998 года, когда подпольные химики начали создавать небольшие партии веществ для своих друзей и обсуждать эффекты от них на сайтах и форумах типа Erowid и Bluelight. Это было крошечное движение, в нем участвовали от силы пара тысяч человек по всему миру, которые интересовались особенно мощными и необычными психоактивными веществами. Но обстоятельства начинали складываться таким образом, которого никто ожидать не мог.
Шульгин крайне дотошно описал процесс синтеза и воздействие на организм каждого из своих наркотиков в двух томах со странными названиями, PiHKAL и TiHKAL (Phenetylamines I Have Known And Loved, «Фенэтиламины, которые я знал и любил», и второй, соответственно, про триптамины). Оба вышли в свет в 90-х годах и в каждом сухие научные пассажи перемешаны с поэтическими описаниями наркотических переживаний.
В то же самое время давний соратник Шульгина, Дэвид Николс (David Nichols), завоевывал славу схожего масштаба за составление топографии рецепторов серотонина и дофамина. И хотя Николс, проработавший в Университете Пердью штата Индиана 38 лет до своего выхода на пенсию в 2012 году, занимался в основном поиском новых лекарств от шизофрении, депрессии и болезни Паркинсона, он изучал и принципы воздействия этих веществ на мозг: то есть обрабатывал то же психотропное поле, что и Шульгин.
До самого начала 90-х их работы были известны лишь узкому кругу ученых и психонавтов, но интернет позволил практически любому получать доступ и распространять информацию, прежде доступную лишь в специализированных книгах и научных журналах. Исследовательские работы Шульгина, Николса и других внезапно стали руководствами к действию, которые бурно обсуждали и препарировали в интернете химики вроде Карла. Они превратили научные работы в клубные наркотики для массового рынка.
Буквально через пару лет десятки подобных наркотиков были хитроумно переименованы в «исследовательские вещества» и продавались — совершенно легально — через интернет подпольными химиками и их соратниками, которым был не чужд предпринимательский дух. Пользователи пробовали наркотики, точь-в-точь как сам Шульгин, и делились своими впечатлениями на тематических сайтах. С тех пор о способах использования этих веществ и их эффектах были написаны миллионы страниц.
И вот в начале 2000-х психонавты столкнулись с первой глобальной проблемой. Трое юных американцев умерли от передозировки веществом под названием 2C-T-7, описанном в книгах Шульгина. Эти три случая не были связаны друг с другом, но активно освещались в прессе. За ними последовала волна громких задержаний, которые провела Администрация по контролю за наркотиками (Drug Enforcement Administration). Хотя большинство задержанных не имели никакого отношения к собственно производству и распространению легальных наркотиков — попались в основном покупатели сайтов, на которых продавались эти странные новые вещества — и рынок, и потребители были запуганы достаточно, чтобы уйти в своего рода спячку.
Но и власти, и все остальные не учли одного — сам рынок никуда не делся и исчезать не собирался. Он становился более дробным и виртуальным. Формировался наркорынок нового образца — небольшой по сравнению с прежним, но более гибкий. Его создатели взяли уже готовый рецепт распространения «исследовательских веществ» и добавили новый элемент — глобализацию.
Джон Бакли идет по улице на севере Лондона и держит в кармане маленький ключ. На его плече висит ранец фотографа, в котором лежат самые разные удостоверения личности и распечатка продолжительной переписки по электронной почте. Он надеется, что бумаги ему не понадобятся, но лучше лишний раз подстраховаться.
Улицы достаточно оживленны, чтобы можно было полностью затеряться в городской суете, но даже здесь Бакли не отпускает тревожное чувство, что за ним следят — а, может, даже идут следом. Последнюю сигарету он выкурил уже больше года назад, но чувство тревоги, как раньше, начинает подергивать за его рецепторы. Никотин бы сгладил напряжение, как утюг — складки на манжете. Но лучше просто глубоко вздохнуть. Не сбавляя шага, он заходит сквозь стеклянную дверь в помещение конторы, которая сдает внаем абонентские ящики. В этой конторе несколькими неделями ранее он нагло врал в лицо клерку, который помогал ему завести фальшивый почтовый ящик для несуществующей фирмы.
Сегодня в конторе Бакли не видит этого клерка. Он идет прямо к стене, заполненной серыми прямоугольниками почтовых ящиков, и уверенным движением ключа открывает ячейку 203. Он ожидает найти там пакет, в котором находятся результаты многих недель тщательного планирования и расчетов на молекулярном уровне точности. Но в ячейке ничего нет.
Один из сотрудников, поджарый парень с бразильским акцентом, в клетчатой рубашке и с косой челкой, как носят модники в восточном Лондоне, спешит на помощь. Он жестом приглашает Бакли пройти в подсобку, где стоит проволочный контейнер, доверху набитый письмами и ящиками. Вместе они перерывают с полусотни разных бандеролей, пытаясь найти нужный.
Наконец Бакли видит свою фамилию на большом целлофановом конверте. Бразилец передает пакет ему. Он весь исписан китайскими иероглифами, а внутри прощупывается небольшая квадратная коробочка. Но открывать прямо сейчас и здесь нельзя, поэтому Бакли выходит из почтового отделения и ловит такси до дома.
Оказавшись наконец в безопасности, я сбрасываю себя личину «Джона Бакли», убираю журналистское удостоверение, паспорт и распечатку своих почтовых переговоров обратно в ящик стола и неуклюже, второпях, разрываю конверт. Внутри лежит герметичный пакетик, внутри которого запаяны два пакетика поменьше. В одном из этих пакетиков находятся несколько грамм белого порошка.
Порошок может оказаться чем угодно — одной из нескольких миллионов смесей, у каждой из которых разные эффекты, мощность и токсичность. А может быть и сахар. Есть только один способ узнать, что же это на самом деле.
Мое превращение из Майка Пауэра в Джона Бакли, из журналиста в химика, придумывающего новые наркотики, началось шестью неделями ранее. Чтобы понять, как именно доступность дизайнерских наркотиков изменила рынок — и чтобы узнать, как легко заказать, купить и ввести в страну новейшие мощные смеси, о которых не знает закон — я решил создать такое вещество самостоятельно.
Я решил взяться за «битловский» наркотик, фенметразин: пусть мой эксперимент будет намеком на влияние «преликов» на мировую культуру и его знаменитых поклонников. Насколько легко будет создать легальную версиию? Какие процедуры для этого нужны, с какими ограничениями мне придется столкнуться?
Я позвонил знакомому, который разбирается в химии, и попросил его, можно ли при помощи несложных манипуляций изменить молекулу фенметразина таким образом, чтобы создать новую версию вещества, при этом совершенно легальную? Да, ответил мой знакомый. Это совсем не сложно. И каким эффектом будет обладать это новое вещество? «Отличный препарат для подавления аппетита, если ты задумываешься, не сбросить ли тебе вес, ну и эффективный стимулятор».
Я отправился на поиски лаборатории, которая могла бы синтезировать пробную партию. Я решил, что стоит попробовать выдать себя за представителя солидной фармацевтической фирмы со штаб-квартирой в Великобритании. Под моим новым вымышленным именем я размещал объявления на разных сайтах, где покупатель может заключить сделку с небольшими фармацевтическими фабриками. Мне пришло несколько десятков ответов. Многие откровенно попахивали мошенничеством.
Некоторые из ответивших первыми были явными жуликами: на Украине и в Камеруне есть химическая промышленность, но ее работники вряд ли бы справились с задачей на следующий же день синтезировать совершенно новый, невероятно редкий наркотик, да еще в таких количествах, которые они мне обещали. Далее мои поиски привели меня в Индию, где за синтез согласились взяться три фирмы. Однако после дальнейших переговоров стало ясно, что ни одна с задачей бы не справилась — а цены они выставляли заоблачные, никак не соответствующие реальным затратам на работу. Одна лаборатория, например, потребовала десять тысяч долларов.
И наконец, после долгих недель поисков подходящей лаборатории, один знакомый прислал мне ссылку на сайт лаборатории в Шанхае, которая — на первый взгляд, по крайней мере — не занималась ничем похожим на легальные наркотики, аналоги известных веществ, и вообще с серым рынком не связывалась. Фирма занималась сбытом органических соединений на международном рынке, работала со многими отраслями и поставляла фармакологическую продукцию респектабельным клиентам.
Но источники в самом Китае, которые предпочитают сохранять анонимность, говорят, что надзор за химической промышленностью в стране практически отсутствует. Получив лицензию, операторы не подвергаются почти никаким проверкам, что и приводит к известным случаям, когда 300 тысяч детей отравились меламином, случайно попавшим в молоко, или «наркотиками для изнасилования на свидании» (date rape drug — препараты, которыми пользуются преступники, чтобы обездвижить потенциальную жертву — прим.пер), оказавшимися в игрушках для австралийских детей.
Дождавшись, когда в Китае начнется рабочий день, я написал письмо в лабораторию. Ответ пришел через час. «Для начала позвольте поинтересоваться, с какой целью ваш клиент собирается использовать вещество?», — спросили на том конце. «Мы просто хотим убедиться, что вещество будет использоваться только в законных целях. Конечно, мы можем на заказ синтезировать такое несложное соединение. Но если у вас есть какие-то конкретные пожелания, это поможет нам справиться с задачей быстрее».
Я ответил: «Мы занимаемся исследованиями лекарств для животных и хотим установить наличие обезболивающих свойств у данного соединения. Учитывая его предполагаемый эффект на моноамины, мы можем предположить, что вещество может обладать достаточно сильным обезболивающим действием, не перегружая при этом сердечно-сосудистую систему. Если испытания пройдут успешно, мы хотим запатентовать это соединение как основу для нового анальгетика для собак».
Мой собеседник на том конце не знает обо мне вообще ничего, кроме моего адреса электронной почты, зарегистрированного на бесплатном сервисе. Я вроде бы прошу его сделать обезболивающее — но фенметразин, явно действующее вещество в предполагаемом составе, никакими анальгетическими свойствами не обладает. Каждый, кто удосужился бы проверить мою заявку повнимательнее, сразу же понял бы, что я не тот, за кого себя выдаю. Но лабораторию это явно не волновало.
Мы договариваемся о цене и обсуждаем стандарты контроля качества. Лаборатория в конце концов соглашается приложить к посылке документацию, которая, как они уверяют, докажет, что вещество синтезировано в точном соответствии с моими требованиями. Они обещают провести анализ по методам жидкостной хроматографии высокого давления — химики пользуются им, чтобы сопоставить пробу некоего вещества с базой данных всех известных соединений — и ядерно-магнитного резонанса, который поможет установить структуру молекулы, вне зависимости от того, попадалась ли она химикам ранее.
Потом мы обсуждаем оплату — все обойдется мне в пару сотен долларов. Вместо платежа денежным переводом типа Western Union, который невозможно отследить, или анонимной криптовалютой типа Bitcoin, мы решаем обойтись простым банковским переводом. Доставит посылку известная курьерская фирма.
Две недели спустя приходит еще одно письмо. Состав готов, сообщают мне, хотя в настоящее время вещество находится в жидкой форме. Чистота составляет 93,7%. Можно очистить до 98%, но уменьшится количество готового продукта. Я соглашаюсь на эту потерю — употреблять вещество я все равно не собираюсь. Я прошу перевести вещество в твердую, порошкообразную форму, обработав его соляной кислотой. Далее приходит качественный анализ вещества. На графике ядерно-магнитного резонанса хорошо видны длинные зазубренные пики, указывающие на присутствие наркотика. Убедившись, что все данные соответствуют строгим требованиям к качеству, которые предъявляет «мой клиент», я отдаю команду отправлять посылку.
Но как? Говоря технически, ничем незаконным мы не занимаемся, так что заниматься контрабандой или даже скрывать, какое именно вещество мы собираемся отправлять почтой, нет смысла. Но я не могу гарантировать, что лаборатория не пошлет мне запрещенное вещество вместо того, которое заказывал я. И хотя весь смысл операции именно в том, чтобы создать такое вещество, что его можно было бы совершенно легально доставить на территорию Британии, я не могу не испытывать паранойи новичка. Откуда мне знать, каким проверкам подвергают таможенники и полиция пакеты с неизвестными веществами, пересекающими границы?
Я прошу приложить к посылке справочный лист безопасности изделия, стандартный документ, который должен быть в любой посылке с химическими веществами. У лаборатории такого листа нет — и неудивительно, ведь вещество мы только что создали с нуля. Между нами возникает негласная договоренность — мы оба понимаем, что речь идет о видоизмененном нелегальном наркотике, который употребляют для развлечения, а не исследования.
Лаборатория услужливо предлагает мне спрятать пакетик с веществом в книге: довольно необычное предложение от компании, которая вроде бы занимается производством и поставкой исключительно легальных веществ. Но я знаю, что одна из самых частых ошибок, на которых попадаются мелкие контрабандисты — спрятать наркотик в самом обычном, повседневном предмете, который упаковывается в международную посылку. Кто еще, за исключением букиниста, будет тратить сто долларов за международную пересылку одной книжки? Вместо этого я прошу моих китайских химиков маркировать посылку как обычные документы и даю им адрес абонентского ящика в Лондоне, который я завел на имя своей несуществующей компании.
Следующие несколько дней я нервно слежу на сайте курьерской фирмы, как моя посылка покидает Шанхай, а потом и Китай. Производители и импортеры дизайнерских наркотиков страдают от паранойи не меньше самих потребителей: в конце концов, хоть они вроде бы и не занимаются ничем откровенно нелегальным, их игра в кошки-мышки с полицией все равно происходит на самых границах законности — например, эта маркировка веществ «не предназначено для употребления людьми». Но спустя еще несколько дней моя посылка прибывает в Великобританию и ждет, пока я заберу ее с почты.
Если бы я был поставщиком легальных наркотиков, я бы предложил попробовать новое вещество избранному кругу посетителей специальных интернет-форумов в обмен на рецензию. Я бы постепенно наращивал интерес к новому продукту, обеспечил бы спрос на него, а потом бы начал продавать — но, благодаря неповоротливости британских властей, принимающих законы, меня бы никто не смог тронуть еще как минимум несколько месяцев, а то и год. Я бы продавал наркотик по 130 долларов за грамм, а то и больше, если бы расфасовывал его в виде таблеток.
Но вместо этого я отправляю свой пакетик Эндрю Вествеллу (Andrew Westwell), химику из Кардиффского университета, который тщательно изучит его содержимое.
Вествелл разрабатывает, синтезирует и изучает новые препараты для лечения рака груди, а еще он член группы WEDINOS, которая занимается отслеживанием новых наркотиков, попадающих в Уэльс. «Похоже, тебе попалось вещество с высокой степенью очистки, — наконец говорит он, закончив исследовать образец, — Кто бы там у тебя не был на том конце, в Китае, они свое дело знают. Синтез такого уровня — дело не пяти минут, для этого нужен специалист с большим опытом в органической химии. Кроме того, у них наверняка есть доступ к профессиональным базам данных — это значит, что они могут выполнить синтез любого вещества, которое упоминается в литературе по химии».
Он прикладывает копию анализа, который провела его собственная лаборатория: каждый пик на графике до миллиметра совпадает с тем, который мне прислала китайская лаборатория. То есть у китайских химиков есть доступ к дорогостоящему оборудованию для ядерного магнитного резонанса, которое, как правило, производится исключительно для крупных фармацевтических фирм или научных лабораторий.
Таким образом, они успешно создали легальную версию нелегального наркотика. Но подобное вещество, которое заказывает полный незнакомец с явно выдуманным именем и почтовым ящиком на Gmail, явно предназначено для того, чтобы им как следует упороться, а вовсе не для настоящих исследований. И что лаборатория сможет сказать в свое оправдание? Как они собираются установить, что работают с честными клиентами, а рецепты, по которым они готовят, не нарушают никаких законов? Ответ простой — похоже, никак.
Я снова пишу письмо в лабораторию и на этот раз раскрываю карты — сообщаю им, что я журналист и провожу расследование. Сначала они не очень понимают, о чем речь, и думают, что я обвиняю их в том, что они прислали мне нелегальное вещество. «Мы не провели надлежащей проверки, — признается мне менеджер по электронной почте, — Теперь мы будем более тщательно проверять молекулярную структуру веществ, прежде чем отправить его клиенту».
А как насчет проверить законность просьбы самого клиента? Как они проверяют, насколько сама заявка отвечает требованиям закона? «Это мы проверить не можем», уверяет менеджер. Многие вполне респектабельные клиенты пишут с частных электронных адресов или указывают почтовый адрес, подлинность которого установить из-за границы невозможно. Да и какой смысл проверять, если клиент платит исправно?
Зачем тогда было предлагать мне воспользоваться контрабандистским трюком? Если вещество, которое они для меня изготовили, абсолютно легально, зачем было предлагать спрятать его в книжке? Он уверяет меня, что это не такая уж необычная услуга — она помогает избежать лишних задержек на таможне, многие вполне уважаемые фармацевтические компании просят отправлять им продукцию именно таким образом, чтобы получить преимущество перед конкурентами. «Если клиенту требуется получить образец вещества как можно скорее, мы идем ему на встречу, а вы этого не понимаете, — утверждает он, — Время очень важно… Если другая компания успеет завершить тестирование и подать заявку на патент раньше вашей, то вся работа насмарку».
Тем не менее, он прямо признался, что их лаборатория не удосужилась проверить, полностью ли легально вещество, которое они изготовили. Ведь химия, говорит он, «очень сложная наука».
И если профессиональный химик не может — или не хочет — сказать мне, полностью ли он уверен в легальности вещества, которое он синтезировал, сумеет ли Вествелл по крайней мере помочь мне узнать, каким действием обладает этот наркотик?
«Чертовски трудно предсказать, как изменение молекулярной структуры вещества повлияет на его мощность, активность или токсичность. Если бы такие прогнозы можно было бы делать с хоть какой-нибудь степенью определенностью, сложнейшими вещами типа разработки новых лекарств стало бы заниматься куда проще, — говорит он, — Но в нашем случае это довольно простая модификация вещества с относительно хорошо задокументированной историей… Я бы сказал — с известной долей осторожности, разумеется — что психоактивные свойства фенметразина в новом веществе сохранились».
А вот чего Вествелл не знает — да и никто такого не знает ни об одном из экспериментальных веществ — это какие долговременные последствия может иметь прием такого наркотика.
Поскольку законодатели не способны угнаться за непрерывной эволюцией экспериментальных наркотиков, самую большую опасность для потребителей представляют вовсе не нелады с законом и перспектива лишиться свободы. Многие эксперты опасаются, что даже самые незначительные изменения структуры вещества могут привести к самым неожиданным и нежелательным последствиям для потребителя. Вспомним, например, талидомид, совершенно легальное средство от утренней тошноты, которое в 50-х и 60-х годах прописывали беременным, в основном в Европе. Талидомид принимали во время беременности тысячи и тысячи женщин, и около десяти тысяч из них родили детей с изуродованными конечностями или вообще без них. Это произошло потому, что разработчики талидомида не провели всех нужных проверок: одна из версий лекарства — относительно безопасное успокоительное и средство от тошноты, зато другая, из другой партии, приводит к серьезным порокам развития плода. Зато именно благодаря скандалам вроде того, который вызвали последствия приема талидомида, фармацевтические компании теперь вынуждены проводить самые тщательные проверки перед тем, как лекарство попадет на рынок. Но легальные наркотики таким проверкам никто не подвергает.
Джон Рамзи (John Ramsey) — клинический токсиколог, который уже более десяти лет занимается исследованиями новых наркотиков в больнице св.Георгия в Лондоне. Рамзи покупает наркотики через интернет, исследует их и делится своими открытиями с британской полицией и врачами. В его коллекции уже больше 29 тысяч образцов, и он считается ведущим специалистом в Великобритании по новейшим наркотикам. Он опасается появления по-настоящему токсичного наркотика: аналога талидомида, который распространяется на сером рынке, употребляется ради кайфа и пользуется большой популярностью, но представляет для потребителя огромную опасность, которую никто не способен предсказать.
«Превентивно запретить эти вещества мы не можем, — говорит Рамзи, — Нам остается лишь искать их, изучать и помогать правительству разрабатывать законопроекты, в которых бы учитывались все возможные будущие модификации таких веществ. А производителю достаточно лишь в очередной раз незначительно поменять формулу. Но этих наркотиков попросту слишком много, и у них слишком много вариантов».
А ведь любителям поэкспериментировать на себе с новыми неизведанными наркотиками грозит вовсе не гипотетическая опасность. В июне 2012 года Элайджа Стай, юноша 17 лет из города Парк-Рэпидс, штат Миннесота, купил у приятеля несколько пакетиков с неизвестным белым порошком, размешал их содержимое в растопленном шоколаде и съел получившуюся смесь. Дозировку он не измерял.
Порошком оказался 25i-NBOME, психоделический наркотик, который изначально предназначался для изучения биохимических процессов в мозгу, предположительно играющих роль в заболевании депрессией и шизофренией. Но после того, как его свойства тщательно изучил и задокументировал Дэвид Николс, формулу вещества скопировали подпольные химики и стали продавать его как легальный наркотик.
В одном-единственном грамме 25i-NBOME содержится около десяти тысяч доз. Это настолько мощный наркотик, что если он попадет не в те руки, то вполне может считаться химическим оружием. У Стая случилась передозировка, он свалился в судорогах и бился головой о пол. На следующее утро он умер. На той неделе это была уже вторая смерть от того же вещества. Первой жертвой был 18-летний Кристиан Бьерк, живший в 150 милях от Стая в месте под названием Гранд-Форкс. Его приятель Уэзли Суини купил вещество у того же дилера, что и Стай, и выкладывал из него дорожки, как из кокаина, на вечеринке, где они с Суини весело проводили время.
В обычной «дорожке» из порошкообразного наркотика содержится около ста миллиграмм вещества — для Бьерка этого было достаточно, чтобы получить тысячекратную передозировку. Он выбежал на улицу и тут же скончался. Суини нашли голым и бессвязно бормочущим в парке неподалеку. Как только его отпустило, его отдали под суд и дали двенадцать с половиной лет тюрьмы за то, что он дал своему приятелю наркотик, от которого тот погиб — несмотря на то, что вещество было явно легальным.
Наркотик был куплен на сайте, который создал 28-летний Чарльз Карлтон, живший в 1400 милях от места трагедии в городке Кэйти, штат Техас. Карлтон не видел ни одного из тысяч своих клиентов в лицо, а сайт его компании MotionResearchCo тщательнейшим образом выполняет все требования закона США об аналогах нелегальных наркотиков: все эти вещества, говорится на сайте, не предназначены для употребления людьми. Карлон пополнял свои запасы 25i-NBOME в одной из китайских химлабораторий. Кроме того, Карлтон закупал вещества в Великобритании, Австрии, Польше, Греции, Испании и Канаде. Он был обвинен в заговоре с целью ввоза в страну неверно маркированных медикаментов, и теперь ему грозит пожизненное заключение.
Доктор Адам Уинсток (Adam Winstock), лондонский психиатр, занимающийся разными видами зависимостей, говорит, что общество в целом не готово к наступлению эпохи всеобщей доступности экспериментальных наркотиков. «Эти вещества свалились на нас из интернета как десантник с парашютом, — говорит он, — Потребители не успели приспособиться к новым условиям, точно выяснить и обсудить важные вещи типа активности вещества и дозировки. А неуклюжие действия правительства и невнятные законы привели к тому, что потребителям рассказать об этом некому. А ведь это информация, которая должна быть на упаковке».
Люди, стоявшие за изобретением стольких экспериментальных наркотиков, сами до сих пор не определились со своим отношением к ним. Александру Шульгину уже 88 лет, и он давно страдает старческим слабоумием, но ранее неоднократно высказывался в том духе, что случаи смерти от употребления изобретенных им веществ — это «очень печально», но вообще-то любые препараты, от МДМА до аспирина, могут быть смертельно опасны, если их неправильно употреблять. А Дэвид Николс, уволившийся с химического факультета университета Пердью в 2012 году, утверждает, что бум никем не контролируемых и неизученных наркотиков — это крайне негативное последствие несовершенного наркозаконодательства.
«Меня это беспокоит, — говорит он, — Раньше, когда мы изучали психоделические наркотики, по крайней мере можно было смело говорить, что от них не умирают и не впадают в зависимость. А теперь, когда я вижу, как гибнут люди, и в этом виновата безответственная реклама и отсутствие информации о безопасном употреблении, я понимаю, что мои исследования зашли куда-то не туда».
Ясно, что его исследованиями психоделиков и прочих мощных наркотиков воспользовались другие в целях, которые Николса совсем не радуют — но этого стоило ждать, учитывая его культовый статус в сообществе любителей поэкспериментировать с расширяющими сознание веществами. Но зачем он продолжает свои исследования? Ответ довольно неожиданный.
«У меня есть тайная мечта, что когда-нибудь появится наркотик, который коренным образом изменит сознание человечества: прекратятся войны, люди перестанут убивать друг друга, травить газом, уничтожать общество. Что если бы кто-нибудь изобрел такой наркотик, который был бы ужасно популярен, как экстази, но у которого бы не было побочных эффектов, и от передозировки которого нельзя было погибнуть? Наверное, такое вещество не появится никогда. Но люди, принявшие его, смогли бы осознать, что они все — часть единого организма, и что если ты убиваешь другого человека, то убиваешь себя самого, и что Земля — наша спасательная лодка, а мы ее сами топим. Что если бы появился такой наркотик, под которым можно было бы испытать подобный опыт? Я часто мечтаю о том, что если бы такой наркотик был возможен, я бы обязательно синтезировал его в своей лаборатории».
Дэвид Кэлдикотт настроен более пессимистично. С точки зрения культуры и медицины, говорит он, непрерывный поток новых наркотиков истощает силы и грозит как врачам, так и потребителям каждый раз новыми и неконтролируемыми проблемами. «Опасность заключается прежде всего в том, что появление каждого нового наркотика — шок для рынка, в отличие от тех времен, когда у нас было достаточно времени, чтобы изучить новое вещество. А сейчас в любой момент времени на рынке находится бесконечно огромное количество наркотиков, о которых не известно абсолютно ничего. Общество, которое употребляет эти наркотики, не успевает к ним приспосабливаться, — говорит он, — Если раньше каждый из нас мог отслеживать и изучать эволюцию одного-единственного наркотика, то сейчас люди вроде меня захлебываются в целом цунами самых разных веществ».
Безусловно, это имеет довольно неприятные последствия для здравоохранения. Обычно врачи в отделениях неотложной помощи обучены распознавать классические симптомы передозировки разными наркотиками и назначать соответствующее лечение. Но все признаки, на которые они привыкли ориентироваться, больше не работают. Некоторые наркотики, доступные на сегодняшнем рынке, по действию похожи на совсем другие, из иных категорий.
«Последствия таковы, что сегодня врач очень легко может сбиться с верного пути, — говорит Кэлдикотт, — Это одна из главных проблем с наркотиками серии –NBOME. К тебе поступает пациент, и у него все симптомы обычной передозировки стимуляторами, а потом вдруг оказывается, что у него острый серотониновый синдром. Это ужасно сбивает с толку, да и попросту опасно для профессии врача — ведь весь наш предыдущий опыт с наркотиками оказывается перечеркнутым. Учебники можно выбрасывать. Ведь их приходится переписывать каждый раз, когда мы сталкиваемся с очередной передозировкой».
Пока я писал эту статью, индустрия легальных наркотиков в очередной раз сменила личину — точь-в-точь как я притворился «Джоном Бакли». Сразу же после того, как в Великобритании были запрещены наркотики серии –NBOME, на рынке появилась простая новая замена им: NBOH. Это серия галлюциногенов, родственных тому, который когда-то изобрел Николс, но с более коротким периодом действия и, как уверяют потребители, более приятным эффектом.
Тем временем в августе 2013 года в британских онлайн-магазинах появилось некое совершенно новое вещество, которое, как уверяют продавцы, пришло на замену ЛСД. Для интернет-наркосообщества это тектоническое изменение ландшафта. Продавцы уверяют, что в продаже появились два новых аналога ЛСД, из которых один по мощности не уступает оригиналу, а второй даже сильнее. Если верить химику, который синтезировал эти вещества впервые, они «так же безопасны, как сам ЛСД», а один из тех, кому уже удалось попробовать новинку, уверяет, что по эффектам это «все, чем ЛСД хотел бы быть, но так не стал». Независимые аналитики провели исследование и уверяют, что как минимум в отношении одного из этих соединений все, что утверждают его продавцы — полная правда.
И этот поток даже не думает стихать. В конце сентября появилась новая модификация изобретенного Шульгиным вещества 2CB — она совершенно легально продается по 65 долларов за грамм, а потребители хвалят ее за способность усиливать половое влечение и вызывать красивые галлюцинации. Но если отвлечься от наркотиков-героев громких заголовков, то, как я уже продемонстрировал, достаточно просто покопаться в медицинской литературе и найти там очередное вещество, способное опьянять. Результат поисков, скорее всего, будет совершенно легальным — хотя выяснить, приятно ли его употреблять, можно лишь опробовав его на себе методом проб и ошибок. Я передал свой образец наркотика Джону Рамзи в госпиталь св.Георгия, а тот занес его в базу данных TICTAC, которой пользуются полицейские и врачи. Мы понятия не имеем, что испытает тот, кто употребит мой легальный наркотик: вполне вероятно, что ничего хорошего. Но ясно, что активностью он обладает, и при правильной раскрутке может продаваться целыми грузовиками.
В этом-то и проблема. Можно сколько угодно запрещать наркотики. Но химию вообще запретить невозможно, как и медицинские исследования. Количество разных видов наркотиков и их вариантов практически бесконечно, и обстоятельства сложились таким образом, что люди получили гораздо больше возможностей употреблять и изменять их. Открытость интернета, активность Китая как производителя и экспортера химикатов, новые возможности для неспециалистов изучать органическую химию, доступность научных работ и падение цен — все это сложилось вместе и произвело по-настоящему взрывной эффект.
Я — полный новичок в описанном мной выше предмете, по сравнению с моими контактами в химическом подполье, которые посвятили всю свою жизнь созданию и изучению этих новых психоактивных веществ. И всего лишь два десятилетия назад эксперимент, подобный моему, не смог бы повторить никто, кроме опытного химика. А сегодня у меня на это ушло всего несколько недель. Дэвид Кэлдикотт рассмеялся, когда я рассказал про приключения «Джона Бакли»: «Это же разработка наркотика под ключ — ты просто передал все риски и тяжелую работу на сторону. Это все равно, что заказывать еду в номер по меню».
Что нам с этим делать? Наркотики, технология их производства и культура потребления стремительно мутируют, приспосабливаясь к новым условиям, но наши законы относительно их не менялись уже несколько десятилетий. Вместо того, чтобы ограничить рынки сбыта, законодательства о наркотиках пытаются поштучно запрещать известные вещества — а потребители продолжают искать им замену среди все новых и все более опасных видов химической стимуляции. А сегодня попытки заставить соблюдать эти запретительные законы лишь побуждают рынок ко все более масштабным и рискованным инновациям — и никто не знает, куда нас это приведет.
Кэлдикотт предлагает аналогию: «Давайте рассматривать наркотики как болезнь, а запрет — как лекарство. Если вы попробуете лечить любую болезнь одним и тем же антибиотиком на протяжении 50 лет, врачи будут просто поражены, если вирус не научится сопротивляться этому препарату».
