ПОЧЕМУ ПЕРВАЯ ТРИЛОГИЯ ЛАРСА ФОН ТРИЕРА — ОНЕЙРИЧЕСКАЯ СИМФОНИЯ?
Или сеанс гипноза от датского режиссера, в толще воды и драматургических обломков обнаруживающего утерянную Европу.
Ларс фон Триер любит объединять — людей против себя, других режиссеров в одно анархистское кинонаправление, жанры в кинопространстве. А также свои фильмы в трилогии, тем самым связывая в одно смысловое полотно метафоры, конфликты, образы, визуальные черты и место действия.
Сегодня мы поговорим о трех дебютных фильмах фон Триера, которыми он загипнотизировал мир фестивального кино и выковал себе звание одного из самых дотошных и талантливых режиссеров поколения. Это так называемая трилогия «E» — «Элемент преступления» (1984), «Эпидемия» (1987) и «Eвропа» (1991). Поминальный плач по утопающей в собственных грехах и жажде Европе, копошащейся меж обломков собственной самоидентификации и руин военных баталий.
Объединяет все три фильма место действия–- Европа, снятая преимущественно при искусственном освещении и непроглядной ночи, тонущая в неимоверных потоках воды (символ жизни, вышедшей из берегов, он же — символ разложения), составленная из разрушенных городов, пустооких зданий и выщербленных персонажей.
Это трилогия об идеалистах. Главными персонажами этих трех фильмов являются люди, которые, несмотря на хаос и разрушение вокруг, еще стараются следовать устаревшим правилам и собственным моральным принципам, оставшимся где-то там, далеко за пределами. Это люди, которые верят, что смогут привнести что-то хорошее в эту Ночь и исправить положение вещей. Но Европа их подавляет.
Европа гипнотизирует. Это не место на карте. Это место психологического состояния, вины, тревоги и болезни. «Элемент преступления» начинается с ввода в транс главного героя Фишера, дабы тот вспомнил события в Европе, от которых пришлось бежать в знойный Каир. Так же начинается и «Eвропа», визуальный шедевр Триера и главное произведение первого этапа его творчества — закадровый голос многоликого Макса фон Сюдова вводит зрителей и персонажа Лео Кесслера в гипнотическое состояние, которое и приоткрывает завесу, ведущую в Германию 1945-го года. Этот же голос и поддерживает пульс истории, пока не становится ясно, что гипнотический сеанс неизбежно закончится смертью, и вода окончательно топит Европу, такую новую и уже утерянную Атлантиду. Гипнотическим сеансом связываются и два слоя истории в «Эпидемии», безжалостно объединяя мир реальный и мир воображаемый, созданный главными персонажами, которых играют сам фон Триер и его соавтор Нильс Вёрсель. Вот уж правда — все это грёза Ларса фон Триера, такого же идеалиста, запутавшегося в разрозненных потоках фантазии и оставленной разумом земли. Но об этом чуть позже.
ЗАЧЕМ ТРИЕРУ ВАГНЕР?
Аудиальная составляющая трилогии не менее интересна, нежели визуальная, потому что работает на углубление метафор и добавляет дополнительный, звуковой образ в спёртый воздух триеровской Европы. Лишь в одном из трех фильмов, в «Эпидемии», датчанин использует музыку великого немца Рихарда Вагнера в качестве лейтмотива повествования, но случай этот показателен. Режиссер и композитор схожим образом иллюстрируют закатные времена цивилизации путем возвращения к мифам и истории, становясь сами мифотворцами. Чего только стоит величественный эпос Вагнера по сказаниям о Нибелунгах — а также утопический проект по созданию театра в Байройте. Фон Триер, к слову, сам комментирует этот выбор прямо в тексте фильма: “Вагнер тоже идеалист. А это ни к чему хорошему не приводит”.
Тем самым, фон Триер добавляет «идеалистический» контекст и в звуковой слой фильма, позволяя истории полностью погрузиться в темы, намеченные Триером. А устойчивые элементы и метафоры (вода, Германия, гипноз и др.) действуют по примеру вагнеровских лейтмотивов — мелодий и сочетаний, в контексте произведения ассоциирующихся с конкретным персонажем или событием. Действуют они схожим образом и на осеннее состояние зрителя, позволяя многограннее оценить творчество фон Триера в такое переменчивое время года.
КАК ТРИЛОГИЯ «Е» ПОВЛИЯЛА НА САМОГО ФОН ТРИЕРА?
Закончив трилогию об идеалистах, Ларс фон Триер оказался на перепутье. Он, подобно своим персонажам, оказался человеком, благими намерениями и «игрой по правилам» старающимся изменить мир кино и внести в него элемент если не преступления, то некой игры и уважения. Но вскоре он понял, что продолжать снимать так же, как раньше, нельзя. Весь кинематографический мир, всю историю, все столпы, на основе которых Триер строил свою трилогию (Тарковский, Бергман, Роб-Грийе, Уэллс, традиции нуара и черного детектива), стоит отбросить и начать с нуля, с полного неумения и неряшливости, с пренебрежения к обломкам концепций и правил, неминуемо ограничивающих мир фильма. Дойдя до предела, Ларс фон Триер кардинально поменялся. Дальше — трилогия о «Золотом сердце», оправданная жестокость и Догма-95.
Ещё больше любопытного в Телеграм-канале:
