Ask Dr. Nikolai Rozov 1 — Philosophy, Russia, and Secularism
Dr.Sc. Nikolai S. Rozov is a Professor of Philosophy at the Novosibirsk State University. He is the Head of Department for Social Philosophy and Political Sciences. As well, Rozov is the Principal Research Scientist in the Institute for Philosophy and Law (Siberian Branch of Russian Academy of Sciences).
Here we talk about Russia and philosophy.
Scott Douglas Jacobsen: If we look at the rich intellectual history of philosophy in Russia, sometimes neglected, denied, or forgotten by the West, what have been the most significant contributions to the philosophical oeuvre of humanity from Russias, whether nationals or those within the diaspora?
[Ed. Dr. Rozov corrected a misconception of mine in the question. That is to say, the question is incorrect and probably, the only prominent individuals have been Tolstoy and Dostoevsky.)
Dr.Sc. Nikolai S. Rozov: One of the streams of Russian philosophy was really born and lived in a wider stream of Russian literature and literary criticism. The main figures here are Dostoevsky and Tolstoy. But also Pogodin, Pisarev, Belinsky, Dobrolyubov, Herzen, Chernyshevsky, Merezhkovsky, Rozanov, Bakhtin, Pasternak, Solzhenitsyn belong to the series, despite the huge differences in the ideological direction, the scale of talents, etc. Of course, this is not the case in the “redundancy”, and in the weakness and semi-prohibition of philosophical activity, to the point of overt repression in relation to free thought, both in royal and Soviet times. Under these conditions, literature was the main channel for talking with the public about social, moral, ideological issues.
Along with this, the academic “professorial” philosophy developed, but with its own stops and failures. So far, the most striking figure here is Vladimir Solovyov. He was no stranger to literature, wrote poems, but here, rather, poetic creativity seemed to spill out of his powerful and good philosophy (despite the fact that I disagree with him on almost all points). Despite the repressiveness and suffocating regime of the Soviet era, such major figures as Losev, Asmus, Kopnin, Ilyenkov, Mamardashvili appeared in the academic tradition. There was no involvement in the literary process.
Modern philosophy in Russia is experiencing the same protracted decline, a disastrous period, as world philosophy, but still with many complications: the consequences of the Soviet era, when the “only true” philosophy was forced in all schools and universities, are not eliminated. Marxist-Leninists almost everywhere “reforged” into Orthodox patriot-state officials, into “political scientists” and “culturologists”, which already discredited in public consciousness both patriotism and corresponding disciplines.
To ask a philosopher about significant contemporaries — has always been, is and will be a thankless task. As you know, we really only honor dead colleagues.
To get away from the always dubious subjectivity in the distribution of reputational “elephants”, I will try to apply the operational criterion. To the ideas and books of which of my Russian colleagues, I turned to clarifying some philosophical questions and whose book I seriously recommended to students preparing master’s, candidate’s, doctoral dissertations?
Alas, there is only one name, and I call it with pleasure: Vyacheslav Stepin, academician of the Russian Academy of Sciences, former director of the Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences. Just the other day, I recommended my undergraduate book “Theoretical Knowledge” to my undergraduate.
I recall right away that it was with Stepyn who, almost every time I came to Moscow, we had lengthy philosophical discussions. When I came to the institute, he locked his director’s office, we talked for a long time. It turns out he read all my recent books. We rarely agreed with him, but his sincere interest in the merits of the case, the solidity of the philosophical basis of reasoning cause great respect.
When I brought Randall Collins to Moscow, Stepin presided over the discussion of the book “Sociology of Philosophy”, sat with us all day, then in his office we sat with him and Collins late into the night and, encouraged by strong drinks, continued the discussion.
Many people know how high I put Collins, who invariably admires with his power, freshness and constructiveness of creative thinking, but on that day the conversation was conducted on Stepin’s “field”. It was about the driving forces behind the development of experiments in natural science. The main driving force behind the development of experimental practice in physics was either the independent development of laboratory equipment (Collins thesis) or the autonomous development of physical theoretical thinking (Stepin’s thesis). It was interesting and instructive to observe how Stepin, relying on his undisputed erudition in the history of physics, overcame Collins with his arguments. It was an intellectual duel at the highest level, and I felt quite patriotic pride, seeing as our native philosopher, even in his own “field,” upset the factual and logical argument of the objection of the star of the American intellectual world — Collins, who in fact largely uses the strategy “cream collector” and sometimes lends credibility to its sources.
—
Один из потоков русской философии действительно рождался и жил в более широком потоке русской литературы и литературной критики. Главными фигурами здесь являются Достоевский и Толстой. Но к тому же ряду принадлежат и Погодин, Писарев, Белинский, Добролюбов, Герцен, Чернышевский, Мережковский, Розанов, Бахтин, Пастернак, Солженицын, несмотря на огромные различия в идейной направленности, масштабе дарований и т. п. Конечно же, дело здесь не в «избыточности», а в слабости и полузапрещенности философской деятельности, вплоть до откровенных репрессий по отношению к свободной мысли как в царское, так и в советское время. В этих условиях литература была главным каналом разговора с публикой об общественных, нравственных, мировоззренческих вопросах.
Наряду с этим, развивалась, но со своими остановками и провалами, академическая «профессорская» философия. До сих пор самой яркой фигурой здесь остается Владимир Соловьев. Он был не чужд литературе, писал стихи, но здесь, скорее, поэтическое творчество как бы выплескивалось из его мощной и добротной философии (притом, что я почти по всем пунктам с ним не согласен). Несмотря на репрессивность и удушающий режим советской эпохи, в академической традиции появлялись такие крупные фигуры, как Лосев, Асмус, Копнин, Ильенков, Мамардашвили. Никакой включенности в литературный процесс здесь уже не было.
Современная философия в России переживает тот же затяжной упадок, провальный период, что и мировая философия, но еще со многими отягощениями: не изжиты последствия советской эпохи, когда «единственно верная» философия принудительно вдалбливалась во всех школах и вузах. Марксисты-ленинцы почти повсеместно «перековались» в православных патриотов-державников, в «политологов» и «культурологов», что уже дискредитировало в общественном сознании как патриотизм, так и соответствующие дисциплины.
Спрашивать философа о значимых современниках — всегда было, есть и будет делом неблагодарным. Как известно, по-настоящему мы чтим только мертвых коллег.
Чтобы уйти от всегда сомнительного субъективизма в раздаче репутационных «слонов», попробую применить операциональный критерий. К идеям и книгам какого моего российского коллеги я обращался для прояснения каких-то философских вопросов и чью книгу я всерьез рекомендовал ученикам, готовящим магистерские, кандидатские, докторские диссертации?
Увы, возникает только одно имя, и я его с удовольствием называю: Вячеслав Семенович Степин, академик РАН, бывший директор Института философии РАН. Буквально на днях я рекомендовал моему магистранту его книгу «Теоретическое знание».
Сразу вспоминаю, что именно со Степиным почти в каждый мой приезд в Москву у нас были продолжительные философские дискуссии. Когда я приезжал в институт, он запирал свой директорский кабинет, мы подолгу беседовали. Оказывается, он читал все мои последние книги. Мы редко с ним соглашались, но его искренний интерес к существу дела, солидность философской базы рассуждений вызывают огромное уважение.
Когда я привозил в Москву Рэндалла Коллинза, Степин председательствовал на обсуждении книги «Социология философий», просидел с нами целый день, потом уже в его кабинете мы с ним и Коллинзом просидели допоздна и, взбадриваемые крепкими напитками, продолжали дискуссию.
Многим известно, насколько высоко я ставлю Коллинза, неизменно восхищающего силой, свежестью и конструктивностью творческого мышления, но в тот день беседа велась на «поле» Степина. Речь шла о движущих силах развития экспериментов в естествознании. Главным движителем развития экспериментальной практики в физике было либо самостоятельное развитие лабораторного оборудования (тезис Коллинза), либо автономное развитие физического теоретического мышления (тезис Степина). Интересно и поучительно было наблюдать, как Степин, опираясь на свою бесспорную эрудицию в истории физики, одолевал своими аргументами Коллинза. Это была интеллектуальная дуэль на самом высоком уровне, и я испытал вполне патриотическую гордость, видя как наш отечественный философ, пусть и на своем «поле», опрокидывает фактической и логической аргументацией возражения звезды американского интеллектуального мира — Коллинза, который ведь во многом использует стратегию «собирателя сливок» и иногда поддается авторитету своих источников.
Photo by Philipp Trubchenko on Unsplash
