Невыносимая сложность бытия
О динамике бегства от современного хаоса и старых экзистенциальных вызовах
Введение
Когда мы говорим о сложности, то чаще всего имеем ввиду интеллектуальную сложность, когда надо понять запутанный клубок фактов и связей, соединить это с имеющейся в голове системой знаний и принять некоторые решения о дальнейших действиях. В психотерапии, говоря о сложности, мы чаще всего подразумеваем сложность осознания и выдерживания чувств. Причем с обеих сторон: клиенту необходимо помочь погрузиться в его скрытые и болезненные чувства, которые он тщательно от себя скрывает, а психотерапевту необходимо постоянно осознавать, что и почему он чувствует, чтобы на основе этого понять и выдать клиенту обратную связь.
Символизм знаний
Размышляя так, мы пропускаем мимо неочевидный феномен: существование чувственной сложности обработки знаний и интеллектуальной сложности обработки чувств. Любые знания несут для нас некий символический смысл. Наука может быть “интересной”, факты “беспощадными”, а философия “чепухой”. Это не объективные метазнания — это наше отношение к знаниям, это те смыслы, которые мы в них вкладываем. И смыслы эти могут быть чрезвычайно глубокими. Целая область знаний, например, биология может нести смысл принятия и любви родителей, поскольку они сами были биологами или учеными, очень строгими и эмоционально далекими в семейной жизни. С другой стороны, биология может нести и вызов — если родители были категорически против такой профессии. Интеллектуальный анализ данных может предоставлять блаженный рай для тех людей, которым очень хочется почувствовать себя всемогущими — ведь от качества проведенного анализа данных компания может получить или потерять миллионы, а сама работа часто ведется с людьми, низведенными до небольшой строчки в базе данных. А о том, какой смысл можно вкладывать в сам искусственный интеллект — от идеального раба до материализации улучшенного или совсем нового Бога — следует написать отдельный пост, если не эссе. Науку можно использовать как инструмент для садистического издевательства и нарциссического обесценивания, бомбардируя противника научными фактами и отвергая любые хоть немного не-научные идеи. А можно настолько отчаяться от происходящего вокруг, что возвести науку на пьедестал и поклоняться ей как новому идолу, веря в светлое будущее с роботами и ракетами к Марсу — лишь бы не сталкиваться с грубой реальностью. Критическое мышление и рациональность не спасают от собственных чувств — они могут помогать в работе с ними или выступать не очень эффективным средством бегства от них. Знания для нас не являются бинарным кодом в вакууме — они несут смыслы, представляя собой алхимическую смесь смыслов личных и культурных. Рефлексия, как именно мы относимся к тем или иным знаниям, позволяет нам понять очень многое как о себе, так и об окружающих. Кроме исключительно философских размышлений и психологического благополучия, в этом есть и совершенно рациональное зерно: поняв что-то важное, мы можем гораздо искреннее и порой эффективнее стремиться к тем целям, которые были поставлены нами изначально, но исказились из-за регресса и отсутствия рефлексии.
Интеллектуальная сложность обработки чувств
С другой стороны, существует интеллектуальная сложность обработки чувств. Она заключается в том, что для качественной рефлексии человек вынужден одновременно совершать два противоположных действия — не думать о чувствах вместо испытывания чувств, и в то же время помогать осознанию двигаться в правильном направлении, извлекая из памяти события и соединяя вместе разные ситуации. Думать о чувствах вместо того, чтобы переживать их — это обычная психическая защита XXI века, называемая интеллектуализацией. На вербальном уровне это часто выражается в том, что человек говорит “я думаю, что я чувствую то-то”, что позволяет ему не погружаться в чувства, а быть как-бы немного в стороне от них, наблюдать со стороны. Наблюдение со стороны — это очень важно, это вторая составляющая рефлексии, но в данном случае, виртуальная дистанция между Я и чувствами человека слишком велика, чтобы переживать их полностью. Когда как именно глубокое переживание позволяет с ними лучше справиться и осознать — погружаясь в чувства, мы тренируем свое Эго справляться со сложностью. В то же время, без внутреннего поиска причин чувств можно погрузиться в хаос переживаний и обрывков волнующих фактов из личной и коллективной жизни, не осознавая вообще ничего. Рефлексия — вещь настолько же трудная, насколько полезная.
Сегодня невозможно знать все
Двойная сложность знаний — интеллектуальная и чувственная — приобретают особое значение в контексте прогресса. Благодаря научно-технологическому развитию наши знания увеличились в глубине и объеме настолько, что одному человеку просто невозможно знать все. Люди постоянно пишут книги и статьи с противоположными точками зрения, в которых невозможно разобраться без тщательного погружения в область и принесения в жертву многих других интересов. Что в такой ситуации делать обычному человеку? Отчасти этот эффект компенсируется научной популяризацией, позволяющей соприкоснуться с тайнами природы и мистикой научного процесса — причем второе является неочевидным результатом, противоречащим рациональным ценностям популяризаторов. Однако эффект потерянности из-за противоположных точек зрения компенсируется только отчасти, ведь отобразить всю многогранность явлений часто невозможно без специального языка, знаний и даже личностного опыта. Последнее особенно ярко видно в психологии — в области, в которой мы все считаем себя экспертами и готовы давать советы разной степени полезности любому другому человеку. Чем выше порог вхождения в область, тем выше уровень иррационального восприятия научной области.
Тревога по поводу нарастающего хаоса
Следует сделать еще несколько наблюдений и прийти к важному фактору самоорганизации современных социальных систем. Человек не просто видит зашкаливающую сложность окружающего мира. Он еще и чувствует тревогу по поводу этой сложности, поскольку непредсказуемость мира автоматически означает потенциальную опасность. Ему совершенно не хочется сталкиваться со сложностью и возможными проблемами, которые она несет. При этом, человек воспринимает мир в первую очередь исходя из ценностей и смыслов — другими словами, эмоционально, хотя это может быть совершенно незаметно на первый взгляд. В сочетании с постоянным увеличением объемов знаний, человек будет строить свою картину мира на основе тех фактов, книг и статей, которые дают ему такое желанное чувство предсказуемости, безопасности. Из-за ограниченности своих знаний и постоянной тревоги из-за сложности, человек будет выбирать “кирпичи” для построения своей картины мира, которые находят у него эмоциональный отклик, причём причины этого отклика не будут отрефлексированы. И важность эмоциональной компоненты при выборе “кирпичей” для картины мира будет только увеличиваться, поскольку знаний и противоречивых объяснений будет все больше, а люди будут все больше ощущать нарастающий хаос вокруг них. Выше я говорил про науку как символ спасения от ужасного мира. Чем человек меньше понимает границы применимости науки и чем больше ему надо сбежать от хаотической реальности, тем с большей вероятностью и большим фанатизмом он начнёт верить в неё как единственного спасителя человечества. Или начнет воспринимать ее как злейшего врага и заговор неких злых сил, что по сути не имеет никакой разницы, ведь реального понимания нет ни там, ни там — есть только вкладываемые смыслы и минутное успокоение от предсказуемости мира. И видимый спаситель, и явный враг позволяют избежать что-то неизвестное и потому страшное, а также дают опору в жизни. Возрастающая популярность ВИЧ-диссидентства, антивакцинаторов, общества плоской Земли и прочих квантово-славянских вед — это во многом невротическая реакция системы на высокий уровень неопределенности. В это же время постепенно начинает появляться культ науки, являющийся скорее культом эстетики и безграничной мощи технологий. Попробуйте сегодня только заикнуться об адекватности научного метода познания — и вы на собственном опыте узнаете, что значит пойти против Церкви в Средние века. В лучшем случае вы будете просто грубо осмеяны. Глубокой психологической разницы между культами “против” и “за” науку практически нет — это все средства бегства. И дело, конечно, не в науке. Даже такую безобидную вещь, как вегетарианство, можно превратить в тоталитарную секту.
Увеличение роли авторитетов для снижения тревоги
Здесь будет также уместно вспомнить ключевые драйвы садомазохистического или авторитарного типа характера по Э. Фромму, а именно желания тотального подчинения и преследующего контроля. Очевидное следствие из этого и вышесказанного заключается в том, что чем человек больше склонен подчиняться коллективным и индивидуальным авторитетам, тем скорее авторитеты будут определяющим фактором в выборе материалов для формирования своей картины мира. Менее очевидное следствие — в мире хаоса важность авторитетов будет расти, а последователи этих авторитетов будут все более радикальными и непремиримыми. Мы и без этого чрезвычайно сильно недооцениваем наше эмоциональное вовлечение и подчинение авторитетам отдельных людей, коллективов и социальных институтов, насколько бы плотными или эфемерными они не были — семья, религия, государство, местная тусовка по интересам, профессиональное сообщество, мнение неизвестных людей в социальных сетях. К сожалению, увеличение роли авторитетов, особенно авторитетов эфемерных и анонимных, не означает, что они не могут ошибаться. Скорее даже наоборот, ведь за ними стоят такие же люди в том же безумном мире.
Отчуждение
Чем больше становится ощущение хаоса, тем более неразборчивее мы становимся в методах его минимизации. И это не ограничивается популярностью алгоритмических “десяти способов подчинить женщину” и “пяти простых шагов как зарабатывать десять тысяч рублей в день”. Психотерапия постепенно превращается в коучинг и тренинги, ибо хочется не рефлексировать, а что-то делать. Многочисленные коучи с радостью предложат авторскую “эффективную методику” для решения вообще всех проблем. Или обратите внимание на то, как ВИЧ-диссиденты используют наукообразные методы доказательства своих гипотез. Для массового потребителя сойдет и такое успокаивающее средство, подкрепленное мощью “науки”. В то же время, нельзя забывать про изменения в мышлении людей благодаря настоящим научным открытиям. К примеру, нейробиологические исследования не только позволяют понять, как работает мозг, но и приводят к появлению людей, которым легче сказать “это всего лишь временный спад уровня дофамина”, нежели “меня глубоко ранит эта ситуация”. Ученых-нейробиологов среди них будет совсем немного.
Возникает парадоксальная ситуация: чем большую ценность приобретает рациональное мышление, тем более иррациональнее мы становимся в том, где именно применять его. Парадокс снимается, если принять во внимание психологические отчуждение — возрастающую пропасть между разумом и самостью. Разум без связи с чувствами, исходящими из самости, незаметно для самого себя реализует все то, что он стремится отбросить как непрактичное, неэффективное и нерациональное, причем в наиболее пагубных формах. Потеря связи с самостью мгновенно подчиняет разум мифам. Но мифы надо уметь чувствовать, поэтому разум не способен понять, кто на самом деле кем управляет. Описанные выше ситуации — это еще и про то, как разум стремится к контролю всего и вся, хотя самость и чувства контролировать невозможно.
Невыносимая сложность бытия
Последний момент, который необходимо учесть, связан с подачей информации. Кроме реального объёма знаний, существует ещё форма, в которой они подаются людям, а также практическая применимость этих знаний для конкретного человека. Думаю, здесь даже не стоит упоминать, насколько медиа могут влиять на субъективное ощущение хаоса. Мы теперь знаем о слишком многом, и нам непонятно, для чего это нужно. Теперь мы всегда онлайн, мы не можем не реагировать и на поступающую информацию, и на ее объемы, которые в очередной раз сигнализируют о хаотичности мира. У нас накапливаются переживания, ретравматизации и эмоциональное истощение от слишком обширного мира, который необходимо постоянно переваривать. Но почему мы не можем бросить все это?
Выход из затапливающего потока информации приведет к двум очень неприятным последствиям. Во-первых, это столкновение с самим собой — еще большим источником хаоса, чем внешний мир, ведь контакт с самостью давно прерван, и неясно, что от себя ожидать. Во-вторых, это выход в реальный мир, где события происходят на глазах и прямо сейчас, а не на безопасном экране монитора. Нахождение в потоке информации невыносимо, но именно это позволяет создать видимость жизни и уйти от более важных вопросов, уйти от травматичного по своей природе столкновения с объективной реальностью. Яркие и фальшивые цвета гиперреальности имеют вторичную выгоду. Именно поэтому ориентировка в сложности бытия достигается не борьбой с потоком информации. Борьба с ним означает другую форму зависимости от него, она может быть следствием, но никак не причиной. Да и какой смысл уходить в дауншифтинг или бороться с фейковыми новостями, если жизнь останется невыносимой? Выход заключается в другом. Невыносимая сложность современного бытия — это новая форма старого экзистенциального вызова, и неразрешимость невыносимости является ценностной необходимостью, которую нужно принять, а не навязчивой проблемой, которую нужно решить. Интеллектуальные попытки понять и решить — это отсрочка от взгляда в Бездну, которая заждалась своего наблюдателя. Бездна всегда смотрит первой, и ее взгляд необходимо встретить, ведь в глубинах ее несуществующих глаз отражается самость смотрящего.
