«Память хоронили много раз, но она все равно нужна человечеству»
Психолог Мария Фаликман — о том, как технологии влияют на мышление
Недавно Reminder провел конференцию Brain Talks, в которой о мозге, памяти и нейронауках говорили ученые и предприниматели. Руководитель департамента психологии НИУ ВШЭ Мария Фаликман рассказала о том, как развивается когнитивная наука, а специалист по мнемотехнике, чемпион по запоминанию Андрей Сафронов задал ей вопросы о том, как в современном мире меняется память.
Как культурный опыт, который мы обретаем в течение жизни, реорганизует нашу психику? Ответ на этот вопрос ищут с помощью когнитивных исследований — большой междисциплинарной области, возникшей на пересечении шести научных дисциплин: экспериментальной психологии, искусственного интеллекта, нейронауки, лингвистики, культурной антропологии и, наконец, философии сознания.
Когда начала развиваться когнитивная психология, она оттолкнулась от компьютерной метафоры познания, которую в 1948 году предложил Джон фон Нейман. Он сравнил мозг человека с компьютером. В результате первые моделями познания в психологии были моделями передачи и переработки информации — их изображали в виде ящичков, в которых информация двигалась от входа к выходу. Было некоторое количество промежуточных блоков, среди которых обязательно был один с ограниченной пропускной способностью — именно он заставлял человека ошибаться.
Но уже в 1970-е стало понятно, что человек, решающий задачи, человек запоминающий, человек, обращающий внимание, человек, принимающий решение, ведет себя совершенно не так, как описывают информационные модели. Выяснилось, что на восприятие, внимание, память человека влияют его тело, эмоции, социальный контекст. В когнитивистике на стыке веков начинают появляться новые области: исследования телесно обусловленного познания, исследования обработки эмоциональной информации, исследование познания в социальном и культурном контексте.
В последние 2–3 года очень активно разворачиваются исследования краудсорсингового познания. Например, обнаруживается, что диагноз по рентгеновскому снимку точнее ставит группа из двухсот новичков, чем один эксперт. Или анализ крови больного малярией аккуратнее анализирует распределенная сеть людей, а не компьютерная система. Кроме того, появляются исследования о том, как особенности нашей памяти, внимания, мышления обусловлены культурой. Все это происходит на фоне бурного развития методов изучения мозга, увеличения их точности.
О чем нам говорит нейронаука? Например, о том, что работа одиночного нейрона, отдельно взятой нервной клетки, может быть перестроена опытом применения орудия. Если мы возьмем один нейрон, который реагирует на световую стимуляцию в области лапки обезьяны, и даем этой обезьяне попользоваться палочкой для приближения к себе еды, нейрон начинает пульсировать. Причем важно, чтобы свет охватывал и лапку, и орудие. Если обезьянке просто дать подержать палочку, ничего подобного не будет. Работа нейрона не поменяется.
Но если так меняется один нейрон обезьяны, что происходит с мозгом человека, который фактически живет в мире культурных предметов, преимущественно цифровых? Мы общаемся, покупаем, учимся, лечимся посредством цифровых технологий. Наша память, наше внимание вооружаются этими цифровыми технологиями. И вопросы, которые волнуют нас всех: а что при этом происходит с нашими психическими процессами? Что происходит с нашей памятью в ситуациях вынужденной многозадачности?
Эффекты цифровых технологий как таковых сейчас всех волнуют, но они еще не стали предметом достаточно интенсивных исследований. В основном сейчас мы видим попытки изучить, как изолированные культурные практики перестраивают нашу психику. Чем внимание профессионалов в одной области отличается от внимания профессионалов в другой области? Чем мозг таксиста, музыканта или шахматиста отличается от мозга человека, не вовлеченного в эти практики? На мой взгляд, самое интересное в когнитивистике сейчас происходит где-то на стыке между нейронауками, общественными науками и вопросами, связанными с эволюцией психики в среде.
Вопросы задает Андрей Сафронов
— Зачем развивать память, когда у нас есть айфон, гугл и «Алиса»?
— Вопрос в том, сколько мы готовы делегировать гаджетам? Чем больше ученые исследуют влияние технологий на память, тем больше они убеждаются, что для современного человека не существует границы между собственной памятью и распределенной памятью интернета. Исследователи брали две группы испытуемых, им задавали вопросы из школьного курса географии. Одним давали пользоваться поисковыми системами, другим — нет. Участники группы, которой разрешалось искать в интернете, оценивали свою память выше. И более того, они запоминали новый факт в области географии хуже, потому что своей памятью они были довольны. Встает вопрос: а зачем развивать мою собственную память, когда у нас есть общая?
Возможно, где-то и незачем. Возможно, где-то это просто необходимо: если мы говорим, что память работает в системе психических процессов, то есть вместе с вниманием, мышлением, то как без нее мы сможем обобщить группы фактов? Как мы тогда продвинемся вперед в научном познании, если мы не держим все эти факты в голове?
Я могу себе вообразить великое множество ситуаций, где память, как и 200, 300, 500, несколько тысяч лет назад, окажется востребованной. Хоронить ее пытались уже много раз: и в Древнем Египте с изобретением письменности, и когда Гутенберг придумал печатный станок. Тем не менее она нам до сих пор нужна, поэтому и развивать ее, держать в тонусе имеет смысл.
— В последнее время очень многие — от Джека Ма до Илона Маска — рассуждают о том, как изменить школьное образование, чтобы человек мог конкурировать с искусственным интеллектом. Маск, например, говорил, что стоит развивать те навыки, которые помогут точнее прогнозировать будущее. Мне кажется, без развития памяти здесь не обойтись.
— Память нам для того и нужна, чтобы предсказывать будущее. Это не я придумала. Блаженный Августин в III веке нашей эры писал, что память соединяет прошлое с настоящим и позволяет приблизить будущее.
Память — это про будущее, про умение приспосабливаться к каким-то новым ситуациям. Другое дело, что действительно образование вынужденно менять свои форматы, потому что заучивание фактов постепенно теряет смысл. Чему тогда учить? Чем дальше, тем больше все сходятся на том, что учить нужно учиться. Учить искать информацию, отбирать ее. Есть очень мудрая древнекитайская пословица: дай человеку рыбу и сделаешь сытым его на один день, научи человека ловить рыбу и сделаешь его сытым на всю жизнь. Образование должно быть заточено на то, чтобы их научить ловить рыбу. Научить работать со знаниями, добывать их.
— Мнемотехника — один из популярных инструментов развития памяти. Как вы к ней относитесь?
— В большей степени положительно, потому что это делает память эффективнее и дает возможность хоть как-то ей управлять. Человек с эйдетической памятью — когда ты посмотрел вокруг, закрыл глаза и в деталях рассказал все, что только что видел — ограничен. А что, если что-то стерлось? Если что-то оказалось в тени?
Мнемотехника — это дополнительный рычажок. Лев Выготский в свое время описал как подобного рода инструменты принципиально перестраивают человеческое познание и в том числе память.
Что такое мнемотехника? Самый простой пример: мне нужно не забыть сделать какое-то дело, когда я приду на работу. Чтобы вспомнить, когда я буду на работе, про свое дело я могу нарисовать крестик на руке.
— Можно ли использовать эмоции как инструмент для запоминания? Яркие события — большую радость или стресс — мы запоминаем надолго.
— Cложный вопрос. Естественно, эмоции влияют на запоминание. Но данные о влиянии положительных и отрицательных эмоций немножечко противоречивы. Вроде бы новые данные свидетельствует о том, что в краткосрочной перспективе лучше запоминаются отрицательные эмоции, в долгосрочной перспективе — положительно окрашенные события.
Память довольно сильно зависит от контекста. Материал, который мы запоминаем в определенном состоянии, легче будет воспроизводиться в том же самом состоянии. Это к вопросу о том, почему к ответственным экзаменам нельзя готовиться лежа. Но насколько мы можем использовать эмоции для того, чтобы управлять процессом запоминания — вопрос спорный. Мы точно можем манипулировать вниманием и связанным с ним интересом. То, что вызывает интерес, позволяет поддерживать внимание.
— Я готовился к сегодняшнему разговору, пересмотрел очень много ваших выступлений. Поражает то количество знаний, которое находится в вашей голове. Как именно вы учитесь и запоминаете?
— На самом деле, мой личный совет запросто может не сработать у другого человека. Память каждого из нас по-своему уникальна и каждый про себя знает какой тип памяти у него лучше развит. Кто-то лучше запоминает, когда переписывает. Кто-то — когда слушает. Кто-то — когда смотрит. Лично я лучше запоминаю, когда рисую себе структуру того текста или той области, с которой знакомлюсь. У меня обязательно должна быть связь между ключевыми понятиями, выстроена логика автора. Если я подобным образом не проработаю информацию, то, скорее всего, я ее забуду. Но я знаю огромное количество людей, которые хорошо запоминают отдельные факты и этими фактами могут совершенно потрясающе жонглировать во время выступлений.
Первый шаг к эффективному использованию собственной памяти — это понять что вам дается легче, а что — сложнее.
— Вы все-таки делите память на визуальную, слуховую и так далее?
— В психологии есть общепринятая классификация типов памяти. На сколько она должна быть пересмотрена сейчас — это вопрос отдельный. Но тем не менее индивидуальные различия совершенно точно существуют и отрицать их бессмысленно.
— Мнемотехники построены на визуальной памяти. Любой человек может научиться хорошо запоминать визуальную информацию. Может, визуальность — это и есть язык нашей памяти?
— Использование образов — это инструмент. Вы просто вооружаете людей вполне конкретным эффективно работающим инструментом. Почему бы не вооружить человека, который всю жизнь, например, запоминает на слух еще одним способом работы с собственной памятью? С помощью зрительных образов мы можем закодировать много всего.
Но никто не отменял ни смысловых, ни вербальных мнемотехник. Как мы запоминаем названия цветов радуги? Или, например, порядок периодов исторического развития планеты Земля? «Каждый отличный студент должен курить папиросы»: кембрий, ордовикий, силур, девон, карбон, пермь.
— С какого возраста детям стоит развивать память и следует ли вообще вмешиваться в этот процесс?
— Согласно Выготскому, ребенок рождается в культурную среду, cреда вмешивается в его развитие прямо с момента рождения. Его одевают в распашонку, а это культурный предмет. С ним начинают разговаривать, а значит, вводят знаковую систему, которую он не сразу освоит, но которой будет пользоваться на протяжении всей своей жизни. И, когда мы вооружаем его еще одним культурным средством — мнемотехникой, естественно, жизнь его должна стать еще легче, веселее и сообразнее в той культурной среде, в которой он растет.
Считается, что до определенного возраста практически у всех детей эйдетическая (образная) память. Это высоко вероятная гипотеза, потому что очень часто мы не можем подробно расспросить тех детей, у которых еще должна быть эйдетическая память. Но, по всей видимости, они помнят сколько деталей, сколько ожидается от настоящего эйдетика. Но для того, чтобы научить ребенка управлять своей памятью, лучше дать ему средства. Когда дать ему эти средства? Выготский считал, что дошкольнику давать их еще бессмысленно. А вот младшему школьнику, ребенку семи лет — можно. Ребенок, вооруженный мнемотехникой, запомнит больше, чем без нее. Значит, у него будет еще одна степень свободы во взаимодействии со средой.
Хотите больше полезной, научно подтвержденной информации? Подпишитесь на наши телеграм, фейсбук или рассылку.
