Консервативный гайд по правому либертарианству
«Нельзя отрицать, что фашизм и подобные движения, требующие установления диктатур, имеют самые лучшие намерения, а его вмешательство несёт временный характер и служит спасению Европейской цивилизации. Эта заслуга, целиком принадлежащая фашизму, навечно останется в истории».
Это цитата из книги «Либерализм» Людвига фон Мизеса — философа австрийской экономической школы, советника Энгельберта Дольфуса, члена «Отечественного фронта» и идеолога либертарианства.
Необычно, правда? И после знакомства с биографией Мизеса некоторых это удивит ещё сильнее. Ведь он родился во Львове в еврейской семье, а его отец был главой местной еврейской общины.
В этом тексте мы расскажем, что общего и в чём отличия между правым либертарианством, либертарианством мейнстримным и условно-правым традиционалистическим консерватизмом. А опираться мы будем на ключевых либертарианских идеологов.
Всё началось с желания автора осветить отношение Мизеса к режиму Дольфуса, но с углублением тематика заметно расширилась.
В русской консервативной среде выросло сильное предубеждение против либертарианства.
«Либертарианцы за открытые границы, за уничтожение традиций, за прогрессивизм.
Этакие радикальные леволибералы, что выступают против любого порядка и легализацию всего на свете. Хотя это и правда портрет типичного постсоветского либертарианца.
Но есть два возражения. Первое — либертарианство очень разнородно. Второе — эти обвинения не верны к крупнейшим его идеологам.
GaS уже выкладывал статьи Ханса-Хермана Хоппе — последнего ныне живущего титана либертарианства, так что с ним уже более-менее понятно. Но реакционер Хоппе возник не среди левых фанатов прогресса и анархистов — он наследовал взгляды других «австрийцев», развивая их в сторону ещё большего консерватизма.
Каковы же либертарианские философы?
Рассмотрим четыре самые известные фигуры либертарианства XX века — Мизеса, Хайека, Ротбарда и Хоппе. Основателя австрийской экономической школы — Карла Менгера — трогать не будем, поскольку сейчас нам интересна не экономика, а отношение к консерватизму. Начнём с важнейшего идеолога — Мизеса.
Вспомним заглавную цитату. Конечно, Мизес не был явным сторонником фашистов. Эта цитата взята из отрывка, в котором учёный скорее осуждал режимы третьего пути. В основном, из-за стремления фашистов регулировать экономику и развязывать агрессивные войны. Но Мизес считал такие радикальные методы необходимым ответом большевикам и левым во имя спасения капитализма и самой цивилизации.
Мизес часто писал — например, в книге «Социализм» — о европейской цивилизации и её ценности. И победа над левыми оправдывает временные неудобства, которых требует мобилизация ресурсов. Это логично, учитывая желание красных уничтожить частную собственность.
О членстве Мизеса в Отечественном фронте Австрии сведений очень мало. Так же как о его деятельности на посту главного экономического советника Энгельберта Дольфуса. Даже в своих мемуарах он об этом писал очень мало и почти не упоминал своего близкого знакомого. Ведь с Дольфусом он контактировал задолго до занятия высокого поста в его правительстве — с 1926 года они вместе работали в австрийской экономической комиссии при министерстве. Судя по всему, он занял экономический пост ещё до переворота Дольфуса, но остался на нём и после. Энгельберта он поддержал из-за неспособности социал-демократов спасти Австрию от Гитлера и левых. По сути, Мизес занимал разнообразные экономические должности ещё с распада империи и сделал многое для спасения послевоенной австрийской экономики.
При австрофашизме Мизес однозначно поддерживал режим корпоративного государства Дольфуса и при этом твёрдо выступал против немецких национал-социалистов. Последние пытались захватить его страну, а позже вынудили его окончательно бежать. Мизес не видел в Третьем Рейхе защиты от большевизма — национал-социалисты были его аналогом, не меньше угрожающим Европе.
В мемуарах Мизес критиковал социал-демократов за недостаточный патриотизм: «им важнее борьба с “фашистами”, чем сохранение Австрии». Также он обрушился на власти Чехословакии, Франции и Англии, которые сдали его родину и ничем ей не помогли. Он поражался глупости английских лейбористов, которым безразлично, какой капитал правит в стране — немецкий или британский. Ещё резче критиковал Эдварда Бенеша, во главе с которым чехи готовы были поддержать Гитлера — лишь бы не было хоть мало-мальски сильной Австрии и хоть намёка на реставрацию монархии Габсбургов.
В то время он считал Италию главным защитником Австрии от Германии, что объясняет его симпатии к Муссолини. Мизеса можно охарактеризовать как пламенного защитника Австрии и националиста, который состоял в Отечественном фронте не только из компромисса ради борьбы с левыми. Но уже тогда он понимал, что сопротивление бессмысленно, так как даже представитель Лиги Наций в Вене был симпатизирующим национал-социалистам голландцем, и никто не мог ничего с этим сделать. Что было дальше, хорошо известно — Дольфуса убивают, проходит несколько лет и аншлюс.
Мизес почти перестал поддерживать Италию при дуче и прочие режимы третьего пути уже к концу 30-х — из-за разрушительной войны и таких событий, как аншлюс корпоративистской Австрии, уничтожение корпоративистской Греции и так далее. На сайте института Мизеса есть статья «Хорошие фашисты и плохие фашисты», где автор приводит сходное разделение и поддерживает правые режимы Метаксаса, Салазара и Франко. После войны Мизес окончательно порвал с поддержкой ультраправых режимов.
Не менее прямолинейна и позиция Мизеса по иммиграции, которую переняли и развили его наследники — Ротбард и Хоппе. Если кратко, то никаких открытых границ, хотя бы пока не воцарится «либертарианская утопия».
Одновременно Мизес призывал и к свободному передвижению людей, но сам не мог разрешить сопровождающих эту свободу проблем — ведь приезжающий мигрант посягает на свободу местного жителя и, вероятно, его права собственности. Даже если рассматривать гипотетическую систему, где всё частное — то на чужой земле нельзя свободно поселиться.
По мнению Мизеса, это работает и в современном мире — мигрант не может просто переехать на территорию другого народа/государства/нации, если его специально не приглашали. А само государство не может приглашать мигрантов без одобрения жителей — как, например, сейчас происходит в Европе и США. Нельзя принуждать жителей принимать мигранта против их воли.
Также он затрагивал проблему замещения населения — вне либертарианской утопии с работающим принципом ненасилия заполонившие страну мигранты просто лишат местных свободы и собственности, пользуясь рычагами уже существующего государства.
Мизес пришёл к выводу, что мигранта по всеобщему согласию должна пригласить локальная «община» — тогда и только тогда это будет легитимная миграция.
Нельзя обвинить Мизеса и в стремлении уничтожить нации и идентичности. Напротив, он поддерживал национализм — и так как его этническая форма естественнее, то она и предпочтительнее.
«Принцип национальности ищет лишь автономии и самоопределения группы людей. Единая нация не ищет вражды с соседями».
Сам Мизес поддерживал и всеобщее самоопределение — любая группа может создавать или ликвидировать те или иные ассоциации, но в полной мере это работает только в условиях «утопии». Пока люди ограничены государствами, правилами и законами, остаются серьёзные вопросы по отношению к их праву на отделение, особенно если желающих отделится никак не притесняют.
К концу жизни Мизес стал куда либеральнее — больше поддерживал Хайека, писал ему про отрицание консерватизма, но никогда не доходил до прогрессивизма и левачества. Он требовал только свободный рынок, а всё остальное должно было естественным образом из него вытекать. Как жаль, что рынок не предполагает ни квот на феминисток, ни ввоза меньшинств для поддержания разнообразия общества, ни построения коммунизма...
Дальше всех от консерватизма и традиционализма забрался Хайек, но и он в этом отношении не совсем пропащий. Изначально автор полагал, что Фридрих будет сильно выделяться из ряда и окажется куда более прогрессивным мыслителем.
Хайек защищал традиционную культуру и мораль от уничтожения прогрессивистами, так как видел в этом нерациональную ненависть ко всему традиционному — и тут он совершенно прав. Саму традицию он считал рациональной и выгодной для общества.
Конечно, Хайек рассматривал традицию иначе, нежели традиционалисты и консерваторы. Он не считал её самоценной — лишь полезной и имеющей право на существование из рационалистических соображений. Учёный разработал концепцию «эволюции культуры», где в соперничестве побеждают лучшие традиции. И очевидно, что нельзя их уничтожать из слепой ненависти к «непрогрессивным ретроградам».
Хайек был реакционером в том смысле, что призывал защищать и возвращать работающие традиции вместо неработающих прогрессивных идей. Такой утилитаризм предполагает, что и текущие традиции легко могут быть заменены лучшими — лишь бы были более эффективными. Но всё же это куда консервативнее того, что вы, скорее всего, услышите от нынешнего либертарианца.
Причём Хайек так себя не называл и предпочитал термин «классический либерал», но общепринято его включают именно в круг «австрийского либертарианства».
Учёный отчасти поддерживал правые диктатуры — например, пытался экономически либерализировать португальское «Новое Государство» Салазара своими экономическими советами и с той же целью посещал Чили при Пиночете.
При этом мизесианцы не считают его своим, а Хоппе даже назвал Хайека «умеренным социал-демократом» за поддержку существования налогов и социального обеспечения. Значительно портит репутацию Хайека среди контркультурных либертарианцев и то, что его признал мейнстрим. Он получил Нобелевскую премию в противовес бескомпромиссным Мизесу и Ротбарду, которые всегда были изгоями в академической среде из-за своих радикальных воззрений. Хотя экономические работы Хайека во многом основаны на идеях Мизеса.
Фридрих фон Хайек, конечно, не идеал для консерватора, но и он не требует какого-то всеобщего равенства и не выступает против традиции как таковой. Он просто защищает рыночную экономику.
Мюррей Ротбард тоже не промах, и именно с него начинается смещение в сторону консерватизма. На жизнь Мюррея пришлись вызовы второй половины XX века со стороны левых, на которые не пришлось отвечать Мизесу (хотя он уже ответил на свой, поддержав Дольфуса).
Ротбард был ярым противником эгалитаризма в любой форме, открыто выступал против законов об эмансипации чернокожего населения США, против движения за права женщин и против любых прогрессивных движений, так как все они вели к усилению «государства всеобщего благосостояния» и требовали позитивной дискриминации. При этом его постоянно обвиняли в ревизионизме Второй Мировой и даже отрицании Холокоста (и да, он — еврей).
Ротбард осуждал сциентизм и отрицал материалистический детерминизм, противопоставляя последнему свободную волю человека. Он был достаточно консервативен — насколько консервативной может быть торговля детьми, хоть это и было лишь в его ранний период — и противостоял либерализации культуры. Как высказался Хоппе в своей речи на тридцатилетие института Мизеса:
«Ротбарда называли фашистом, сексистом, реакционером, элитистом, авторитаристом, расистом и ненавидящим самого себя евреем-нацистом. И я унаследовал все эти титулы… и даже больше — ну, кроме еврейства, конечно».
Теперь сосредоточимся на HHH (Hans Herman Hoppe — вы же догадались, по аналогии с кем /pol/ часто рисует три H или три восьмёрки?). Хоппе был учеником Ротбарда и ещё сильнее радикализовал консерватизм Мизеса и своего учителя. Он поддержал монархию в противовес республике, в какой-то мере объявив, что только человек традиционной культуры может быть полноценным либертарианцем.
Сегодня Хоппе популярен далеко за пределами либертарианства —например, его поддерживают многие американские альтрайты. Хоппе — яростный ревизионист, который призывает убивать коммунистов и вообще герой мемов с вертолётами — что делает его просто великолепным.
Есть у него и оригинальное мнение по возрождению традиционного общества. В своих статьях он критикует консерваторов, потому что они слишком полагаются на государство, утратили аристократизм, стали эгалитарными политиками. В лучших традициях Мизеса он назвал их «социалистами справа». (Мизес объявлял социалистами вообще всех вокруг, да.)
Что же предлагает Хоппе? Видимый крах цивилизации и общественный упадок он справедливо связывает с инфантилизацией и богатством населения. Современный человек утратил необходимость в крепкой семье для выживания, передаче наследства и спокойной старости — его всегда «поддержит» государство. Рост всевозможной «справедливости» и подачек разлагает общество. Но стоит вернуть его в более естественное состояние, как вернётся и естественный традиционный уклад.
По мнению Хоппе, если вернуть борьбу за выживание в конкурентном рыночном мире, то человек волей-неволей вернётся к более традиционным институтам, а девиации просто не пройдут отбор и отсеются. Феминистки, меньшинства на пособиях, левые активисты — они не выживут без поддержки государства и уйдут на дно. Роль религии здесь не раскрыта, так как основные либертарианские идеологи — умеренные агностики.
Хоппе часто поддерживал националистов, антиглобалистов и других правых, которых нельзя назвать либертарианцами — а в недавней речи поддержал позиции американских альтрайтов (в широком смысле, а не одного Спенсера), кроме регулирования экономики.
Либертарианцы признают разницу полов, рас и наций, выступают против любой положительной дискриминации, поддерживают дискриминацию частную, критикуют лживые мейнстримные СМИ (не говоря уже о политиках) и не приемлют политкорректность. Как много вы знаете известных организаций, которые открыто выступают в защиту Alt-Right?
При Хоппе в институте Мизеса сторонников открытых границ и космополитизма стали называть левыми либертарианцами. Сообщества имеют право ограничивать доступ к своим территориям, а для поддержания космополитического режима открытых границ требуется сверхгосударство, которое насильно заставит людей принимать мигрантов. Если добавить к этому поддержку националистов, то становится понятно, почему Институт часто обвиняют в «предательстве идеалов Мизеса и либерализма». Однако все обвинения исходили от тех самых космополитов и левых.
В одной из своих книг Хоппе утверждает, что правое либертарианство бесспорно консервативное, а его образ искажают левые либертины, которые ничего не смыслят в самом движении и его основателях:
Принципиальная оппозиция либертарианцев к войне во Вьетнаме совпала с антивоенными выступлениями левых. Вдобавок к этому анархическая утопия либертарианцев вполне привлекает контркультурных левых. И разве не означает нелегитимность государства и принцип неагрессии (означающий, что никто не должен угрожать применением или применять физическую силу против других или их собственности), что каждый волен выбирать свой собственный неагрессивный образ жизни?
Разве это не значит, что пошлости, непристойности, оскорбления, употребление наркотиков, беспорядочные половые связи, гомосексуализм, полигамия, педофилия и прочие всевозможные извращения и отклонения от нормы, поскольку они являются «преступлениями без потерпевшего», не просто не являются преступлениями, но являются совершенно нормальными и законными? Не секрет, впрочем, что с самого своего начала либертарианское движение привлекло огромное число всевозможных ненормальных и извращенцев. В дальнейшем контркультурная атмосфера и мультикультурно-релятивистская «толерантность» привлекли ещё больше профессиональных неудачников, личных или неудачников в принципе. Мюррей Ротбард с отвращением называл их нигило-либертарианцами, считал их типичными последователями либертарианства, теми, по кому и складывают представление о всём движении. Они выдумывали общество, где каждый будет свободен выбрать или сформировать тот неагрессивный образ жизни, карьеру, характер какие пожелает и где пожелает, причём в результате рыночной экономики, так как та обеспечит достаточно высокий уровень жизни для всех.
Иронично, что движение, созданное с целью уничтожения государства и восстановления частной собственности с рыночной экономикой, было во многом присвоено духовными и эмоциональными производными государства всеобщего благосостояния, новым классом вечных подростков, и они же стали формировать представление о либертарианстве.
Это совмещение вряд ли могло кончиться чем-то хорошим. Соединение рыночного капитализма и эгалитарного мультикультурализма столь же маловероятно, как и соединение культурного консерватизма с социализмом. И в этой попытке соединить несоединимое значительная часть современного либертарианского движения лишь помогает дальнейшему разрушению прав частной собственности (точно также, как современный консерватизм помогает уничтожать семью и традиционную мораль). Контркультурные либертарианцы не могут понять, а настоящие либертарианцы не хотят подчёркивать, что действительное восстановление прав частной собственности и свободной рыночной экономики приведёт к резкому и радикальному росту социальной «дискриминации», который быстро уничтожит все мультикультурно-эгалитарные социальные эксперименты и соответствующий образ жизни, которые так дороги левым либертарианцам. Другими словами, либертарианцы должны быть радикальными и бескомпромиссными консерваторами.
Трудно добавить что-либо ещё. Либертарианство — это альтернативный путь к здоровому традиционному обществу без опоры на религию, что актуально для секуляризованного общества. Из совершенно другого базового посыла (абсолютизации частной собственности) либертарианские мыслители на выходе получили бесспорно правую идеологию, требующую традиционализма и консерватизма, запрещающую отклонения и ненормальность. Либертарианство консервативно и даже реакционно, непрогрессивно и неэгалитарно.
Либертарианство — это не о равенстве и не о демократии, в нём нет «власти народа» или «власти большинства». Оно выступает против любой уравниловки и попыток оправдать отъём собственности человека или группы при помощи государства — с целью достижения «всеобщего блага» через перераспределение. Всё либертарианство выражается двумя словами — частная собственность.
Множество разногласий между консерваторами и либертарианцами основано на желании последних построить то самое утопическое общество, которое… никогда, скорее всего, построено не будет. Это признают и сами либертарианские идеологи. В отличие от коммунистов, либертарианцы практически не желают и не могут навязать или установить силой свою утопию. Тем более что они отказываются от участия в любой демократической политике.
А почему вы думали либертарианские партии — это сплошное левацкое движение за травку? Это сплошь левые либертарианцы — по крайней мере на западе.
Либертарианский принцип неагрессии (NAP) довольно гибок и не применим к агрессивным и угрожающим субъектам. Если условно, то террористический исламский халифат или коммунистическое государство должны быть уничтожены превентивно, так как угрожают всем остальным и навязывают свои идеи силой. Принцип неагрессии не требует пассивности и слабости в защите. Ирредентизм и национализм также никак не противоречат принципам либертарианцев, так как те признают полную свободу на ассоциации и защиту идентичности. Конечно, в случае передела границ есть много спорных деталей, поскольку для либертарианцев самоопределение более весомо.
Для всех представителей правого лагеря, кто безоговорочно поддерживает рыночную экономику, правые либертарианцы — бесспорно союзники. А экономически либеральные консерваторы и традиционалисты — свои для правых либертарианцев.
Альтернативный подход либертарианцев к консерватизму вдобавок ориентируется на другую аудиторию (консерватизм вытекает из абсолютизации частной собственности), что расширяет и усиливает всё правое движение, обогащает его широким спектром идей, никак не противоречащим традиционным ценностям.
Либертарианство уже прошло естественный путь от простой защиты рынка до радикально-реакционной философии. Возможно, этот путь не закончится на правом либертарианстве Хоппе, а пойдёт дальше в сторону традиционализма с приобретением религиозного аспекта или, например, свернёт в неореакцию.
Также рассматривая либертарианских идеологов следует сделать поправку на время, в котором они жили, и окружавшие их условия. Вполне возможно, что живи Мизес сейчас, он был бы куда более консерватин и ближе к Хоппе. Если на условных политических координатах подписать вертикальную ось не как «Авторитаризм-Либерализм», а как «Социальный консерватизм-Социальный либерализм» (как принято в США), то Хоппе окажется в правом верхнем углу вместе с традиционалистами и прочими Пиночетами.
Теперь вы видите, сколь слабо популярные русские либертарианцы напоминают своих идеологов. Слова Ротбарда о нигило-либертарианцах к ним применимы точно также, как и к значительной массе их западных коллег. К сожалению, либертарианцами себя часто именуют те самые прогрессивные эгалитаристы, стремящиеся к левой тоталитарной утопии всеобщей свободы и равенства без границ и традиций, а не бескомпромиссные защитники частной собственности. Друзья либертарианцы, читайте Мизеса и Ротбарда! Читайте Хоппе! Не будьте леваками и этатистами! (Иначе вас порешает рыночек.)
Источники:
Материал сообщества: Great&Sovereign
