Рыцари и законы
Во «Властелине колец» Толкина
B один предновогодний вечер мы с друзьями играли в «Что? Где? Когда?» Капитану попался «блиц» от зрителя. Нужно было ответить на три вопроса за 60 секунд:
— Кому принадлежит сердце средневекового рыцаря?
— Его даме.
— Кому принадлежит его душа?
— Богу.
— Кому принадлежит его честь?
— Честь рыцаря принадлежит лишь ему самому.
В той игре знатоки победили. Но последний ответ меня сильно озадачил, и мысленно я к нему возвращался ещё не раз. Всего себя благородный рыцарь отдаёт другим людям. Сердце — даме, жизнь — сеньору, душу — Богу. Но честь остаётся с ним и только с ним до самого конца.
Прошли столетия, и главная добродетель прошлого приобрела комический оттенок. Говоря о рыцарстве, мы чаще представляем забавного Дон Кихота, а не короля Артура. И проследить за этим преображением морали мне помог один оксфордский профессор.
Чуть больше, чем просто фильм
С книгами Джона Толкина я познакомился в раннем детстве. Кажется, это было где-то в гостях. Чтобы я не донимал взрослых во время застолья, мне включили мультфильм «Хоббит» 1977 года.
Он мне понравился, и я прочёл книгу. Потом узнал о «Властелине Колец» и с тех пор стал преданным поклонником Средиземья. И чем старше становился, тем шире передо мной открывался мир Толкина.
Для многих Средиземье так и осталось трилогией Питера Джексона. Кто-то прочёл книги и нашёл в них расширенную версию кино-приключений. Но мир «Властелина Колец» куда больше — это огромная мозаика, собранная из сотен средневековых образов и мыслей автора.
Джон Толкин преподавал в Оксфорде английский язык и литературу. Он был крупнейшим специалистом по древнеанглийскому и даже писал стихи на этом забытом языке. Профессор скрупулёзно собирал культурные осколки той Англии, что была потеряна в битве при Гастингсе. Найденное он очищал от шелухи поздних времён и использовал в своих книгах. В этом смысле «Властелин колец» — художественный учебник по раннему Средневековью.
Помните, как в «Двух крепостях» энты напали на Изенгард, крепость белого мага Сарумана?
Питер Джексон воплотил на экране не только сюжет из Толкина, но и строки из «Макбета»[1]:
Будь горд, как лев, не помышляй о том,
Где строят козни и кто пышет злом:
От всех врагов Макбет храним судьбой,
Пока Бирнамский лес не выйдет в бой
На Дунсинанский холм.
Корни этой сцены теряются в веках. Но с художественными образами древних англичан Шекспир порой обходился чересчур вольно.
В 1931 году Толкин добился, чтобы Шекспира исключили из его части расписания занятий на оксфордской кафедре англистики. Ещё в детстве он обнаружил, что «терпеть не может» (или даже «от всего сердца ненавидит») пьесы Шекспира. Особенно вспоминались ему испытанные очень рано «горькое разочарование и отвращение… в связи с тем, как пошло обыграл Шекспир пророчество …когда Бирнамский лес пойдет на Дунсинан»[2]
В своих персонажей Толкин вкладывал характеры героев раннего Средневековья. Поэтому в вопросе о чести мы обратимся к трём сценам из «Властелина Колец».
На службе у Короля
Начало «Двух крепостей»: братство кольца распалось, и орки тащат двух хоббитов в Изенгард. За ними по пятам следуют Арагорн, Леголас и Гимли. В конце погони троица встречает конный отряд Рохана — королевства на границе с Изенгардом. Главный среди всадников — Эомер, племянник роханского короля.
Эомер верит путникам на слово, но по закону должен проводить их к королю. Если тот разрешит, то они продолжат свои странствия по Рохану. Дальше цитата:
– Думаю, ваш закон писан для других случаев, — возразил Арагорн. — … В прежние времена благородный роханский военачальник не остановил бы человека, спешащего на выручку друзьям! Впрочем, мой долг — идти вперед. А ты, сын Эомунда, выбирай! Либо помоги нам, либо отпусти, если не хочешь помочь. А нет — поступай согласно закону. Но тогда к твоему Королю вернется не сто воинов, а намного меньше.
Эомер на минуту смолк и наконец принял решение:
– Мы оба спешим. Мой эоред с нетерпением ждет команды, стремясь поскорее выступить в путь, а твоя надежда с каждым часом становится все призрачней. Я сделал выбор. Идите своим путем! Более того, я дам вам коней. Об одном только прошу: когда выполните свой долг или убедитесь, что поиски тщетны, — верни коней в Метузельд, в Эдорас, к престолу Теодена. Этим ты покажешь Королю, что я рассудил верно. От этого будет зависеть моя честь и, может быть, самая жизнь! Не подведи! [3]
Вторая сцена развернулась чуть позже. Трое путников возвращаются к роханскому королю, как и обещали Эомеру. Но в этот раз с ними маг Гэндальф. На входе в Золотые Палаты (дворец короля Теодена) героев встречает страж Гама. Он просит их оставить оружие. Человек, эльф и гном соглашаются, а вот Гэндальф отдавать посох не спешит.
– Твой посох, — сказал он Гэндальфу. — Прости, но его тоже придется оставить.
– Что за чепуха! — отмахнулся Гэндальф. — Одно дело — благоразумие, другое — неучтивость! Я стар. Если мне запретят опираться на посох, я, пожалуй, сяду у порога и подожду, пока Теоден сам не соизволит выйти ко мне.
Арагорн рассмеялся:
– Каждому из нас чего-нибудь да жаль отдать в чужие руки! Но послушай, неужели ты хочешь лишить согбенного старца его единственной опоры? Пропусти же нас, наконец!
– Посох в руке волшебника может оказаться не просто посохом, — возразил Гама, с подозрением присматриваясь к ясеневому посоху, на который опирался Гэндальф. — Но в сомнительных случаях истинно доблестный муж и воин должен поступать по своему разумению, а не ждать приказа. Я верю, что вы пришли с добром, верю, что вы — люди чести, и не жду от вас подвоха. Можете войти.[3]
Третий эпизод из «Возвращения короля». Главную крепость королевства Гондор — Минас Тирит — осаждают силы Зла. Гэндальф руководит обороной города, поскольку Наместник Гондора — Дэнетор — впал в отчаяние и хочет совершить ритуальное самосожжение. Вместе с собой он тащит на костёр ещё и раненого сына Фарамира, который едва не умер в последней боевой вылазке.
У Дэнетора служил хоббит Пиппин. Он единственный из слуг попытался убедить Наместника, что Фарамир ещё жив и сжигать его нельзя. Но Дэнетор не стал слушать:
«Тебе осталось служить совсем немного, но я освобождаю тебя и от этого немногого. Иди и умри, как тебе покажется достойнее и с кем тебе больше по сердцу умирать».[3]
Пиппин не сдался и побежал к Гэндальфу. На пути он встретил гондорского стража по имени Берегонд:
– Надо бежать за Гэндальфом, — закончил он.
– Значит, тебе придется лезть в самое пекло!..
– Знаю! Но Дэнетор освободил меня от присяги. Берегонд! Прошу тебя, сделай что-нибудь! Останови их, а не то случится страшное!
– Тем, кто носит черно-серебряное одеяние, запрещается покидать пост без приказа Повелителя, — растерялся Берегонд.
– Ну тогда выбирай, что тебе важнее — приказ или Фарамир, — крикнул Пиппин. — И не забудь, что вместо Повелителя у тебя теперь сумасшедший! Все! Мне надо бежать. Удастся — вернусь![3]
Хоббит нашёл мага и рассказал ему обо всём. Вместе они побежали обратно в цитадель, но едва не опоздали:
– Стойте! — закричал Гэндальф, подбегая к каменной лестнице, что вела к дверям. — Прекратите это безумие!
Глазам их предстало странное зрелище. Слуги Дэнетора, вооружившись мечами и факелами, наступали на Берегонда, одетого в черное и серебряное. Гвардеец стоял на самом пороге усыпальницы и защищал дверь от напиравших на него слуг. Двое из них уже пали от его руки, запятнав святыню усыпальниц своей кровью; остальные призывали на голову Берегонда все кары, кляня его как бунтовщика и предателя.[3]
Спасти Фарамира всё же удалось — благодаря времени, которое выиграл Берегонд. Но этот поступок дался ему нелегко:
У Закрытой Двери Берегонд с горечью оглянулся на мёртвое тело привратника.
– Это деяние мне предстоит оплакивать до самой смерти, — сказал он. — Безумие спешки гнало меня вперед, но он отказался внимать мне и выхватил меч. — Ключами, снятыми с мертвого, Берегонд запер Дверь и добавил: — Ключ этот я вручу Фарамиру.[3]
Должно стражу — судить разумно
Три сцены похожи друг на друга. В каждой человек встаёт перед сложным выбором: поступить по совести или по правилам?
Эомер отпустил троих путников и дал им двух коней. Он нарушил закон страны, но его поступок обернулся для всех благом.
У стражника Гамы был чёткий приказ — не пускать людей с оружием. Но он поступил на своё усмотрение и не забрал у Гэндальфа посох. Благодаря этому маг излечил короля Теодена от недуга. Вновь всё обернулось хорошо, но многие из нас поступили бы также? Всё-таки риск очень велик — разве не лучше последовать букве приказа? Разве можно винить человека за строго выполненное указание?
Тяжелее всех пришлось гондорцу Берегонду. Он оставил свой пост, помчался на помощь Фарамиру и по пути убил четырёх человек. В конце концов, его помощь оказалась самой важной. Но какой ценой?[6]
На его пути оказался привратник с ключами. Разве он был плохим человеком? Ведь это был честный солдат. Он до последнего сохранил верность своему Наместнику и умер, выполняя свой долг.
В этой сцене столкнулись не просто два вымышленных героя — это сражение средневекового и современного воина. Нынешним армиям не нужны Берегонды — их сила в дисциплине тысяч привратников.
Все три сцены похожи и на одну древнюю — из «Беовульфа». А эпизод с роханским стражником Гамой повторяет её дословно.
На входе в чертог датского конунга дружину Беовульфа встречает стражник[4]:
Вы, чужеземцы,
морские странники,
поторопитесь!
я жду ответа,
я должен сведать,
откуда вы
и почто явились!
Герой рассказывает, что пришли они с миром и хотят помочь. Дозорный отвечает[4]:
И сам ты знаешь,
что должно стражу
щитоносителю
судить разумно
о слове и деле.Я вижу ясно,
с добром вы к Скильдингу
путь свой правите,
и вам тореную
тропу, кольчужники,
я укажу;
Процитирую литературоведа Томаса Шиппи[2]:
Дело, однако, не в том, что Толкин снова прибегает к кальке. Он просто воспользовался случаем, чтобы выразить на современном языке нечто, разумевшееся некогда у англосаксов само собой, — а именно, что свобода не является прерогативой демократий и что в свободных обществах даже приказы должны оставлять место выбору… Как мы видим, оправдание типа «я только выполнял приказы» в Стране Всадников не сочли бы удовлетворительным. Это относится и к «Беовульфу». Мудрость древнего эпоса трансформируется Толкином в целую череду сомнений и ответов на сомнения, изречений и ритуалов.
Если не я, то кто-нибудь другой
31 мая 1962 года узник тюрьмы «Аялон» позавтракал в последний раз. Он съел немного хлеба с сыром и маслинами, запил его чаем и вином. Ровно в полночь его повесили. Так закончилась жизнь оберштурмбаннфюрера СС Адольфа Эйхмана.
За процессом Эйхмана следил весь мир. Неудивительно, ведь израильским спецслужбам удалось поймать едва ли не страшнейшего нациста. Он был ближайшим помощником Рейнхарда Гейдриха — архитектора Холокоста. Эйхман занимался логистикой «окончательного решения». Куда, как, когда и сколько перевести евреев в гетто и концлагеря. Об успехах отчитывался лично перед Гиммлером. После войны сбежал в Аргентину, но в мае 1960-го его выкрали израильтяне.
Многие думали, что на скамье подсудимых окажется чудовище, дьявол во плоти. Но увидели бывшего чиновника. Ханна Арендт выразила это в книге «Эйхман в Иерусалиме — Банальность зла».
Оберштурмбаннфюрер СС не был людоедом, не был фанатиком нацизма. Он был «честным немцем», который хорошо выполнял свою работу. На суде Эйхман заявил, что по жизни руководствовался императивом Канта:
Поступай так, чтобы максима твоей воли могла бы быть всеобщим законом
Как пишет Арендт, Эйхман понял Канта по-своему. Всеобщим законом для него были законы Рейха, приказы Гитлера и указания начальства. Свою деятельность он всецело направлял на служение государству. [7]
Эйхман не принимал в Третьем Рейхе важных решений. И Холокост придумал не он.
Хотя Эйхман вносил свой трудовой вклад в дело «окончательного решения», его все ещё одолевали сомнения об уместности «такого кровавого решения путем насилия», но теперь эти сомнения были рассеяны. «Здесь … выступали выдающиеся люди, столпы Третьего рейха». И теперь он своими глазами увидел и ушами услышал, что не только Гитлер, не только Гейдрих и «сфинкс» Мюллер, не только СС и партия, но и элита старой доброй государственной службы сражалась за честь возглавить этот «кровавый» процесс. «В этот момент я почувствовал то, что чувствовал Понтий Пилат, я был свободен от вины». Ну кто он такой, чтобы осуждать? Ну кто он такой, «чтобы иметь собственное мнение по этому делу»?[5]
Примета эпохи
А сколько таких Эйхманов было в нашей истории? Сколько одарённых чиновников увеличивали эффективность Соловецкого лагеря? Сколько честных комиссаров подписывали расстрельные списки? Уверен, что некоторые из них не были патологическими садистами: «Приказ есть приказ», «Если не я, то это сделает кто-нибудь другой», «У меня не было выбора».
Банальность зла — явление современной эпохи. Толкиновские герои, как и средневековый рыцарь, не приняли бы таких отговорок. Даже в самом безвыходном тупике человек может выбирать. А любой выбор означает последствия, и за них человек в ответе.
Бездумно подчиняясь Закону, мы перестаём мыслить свободно. Мы отказываемся от выбора — ведь за нас уже выбрали. Мы не можем помочь путникам, не можем пропустить старика с тростью, не можем не расстрелять десяток заключённых.
Чтобы стать орудием Тёмного Властелина, необязательно быть негодяем. У Толкина воплощение зла — это подчинение чужой воли. Когда человек, гном или даже волшебник пытаются силой насадить свою волю другим, то даже благие намерения приводят их в Мордор. Но об этом — в следующий раз.
Источники:
[1] —Цитата по «Макбету» в переводе М.Лозинского
[2] — Цитата по книге Томаса Шиппи «Дорога в Средиземье»
[3] — Цитата по «Властелину Колец» в переводе М.Каменкович и В.Каррика
[4] — Цитата по «Беовульфу» в переводе В.Тихомирова
[5] — Цитата по «Эйхман в Иерусалиме. Банальность зла». Русское издание 2008-го.
Примечания:
[6] — Что интересно, Берегонд после Войны за Кольцо предстал перед судом. За то, что оставил свой пост и пролил кровь в священном месте, его сослали из Минас Тирита. Но не куда-нибудь, а в Итилиэн — под командование спасённого им Фарамира.
[7] — Эйхман не был и злым гением — он даже не смог закончить школу. Ту самую, что за 17 лет до этого осилил Гитлер.
