Как и почему мы делали афиши?
Владимир Кричевский
Мы – это не только автор этих строк и ставропольский дизайнер Сергей Бобылёв, сумевший, кроме прочего, организовать необычную типографическую акцию. Нельзя не назвать и тех, кто выдал нам творческий и технический карт-бланш.
Администрация Ставропольского драматического театра отнеслась к затее с трепетным пониманием. Нам было позволено всё, включая вольности с текстом. Можно было смело менять компоновку, «лишать» актёров пространных государственных титулов и, страшно сказать, снимать указания на вышестоящую организацию.
Типография впустила нас в наборное отделение, позволила работать в две смены, снабдила зелёными халатами и проложила зелёную улицу в печатный цех. Скромный и педантичный хозяин участка акцидентного набора мужественно сносил затяжное присутствие двух дилетантов, перерывших все кассы, уклоняющихся от типометрических расчётов, упорно набиравших не с того края. Иногда он искоса поглядывал на нашу наборную доску, с гордостью выправлял пяток перевёрнутых букв и едва заметную косину и тихо, неизвестно кого укоряя, приговаривал: «Этак, если фантазировать, можно нафантазировать что угодно».
Однако (в том то и прелесть творческой свободы) мы осознанно пытались умерить пыл своей фантазии. И, оказавшись наедине с идеологическим оружием всех систем и калибров, в соблазнительной тишине второй смены, даже не подумали тиснуть прокламацию… ну, скажем о бедственном положении типографики в родном Отечестве.
Я бы не стал умиляться по поводу нормальной творческой обстановки, если бы не одно обстоятельство. Прежние попытки реализовать выстраданную идею в столице наталкивались на повышенную бдительность администраторов типографий, безразличие издателей афиш и косность художников.
На сей раз повезло с партнером. Сергей Бобылёв – разносторонний, мастеровитый и чуткий дизайнер. Я могу то и дело говорить «мы». Мы не были во всём друг с другом согласны, но действовали согласованно. Мы теснились у одной наборной доски, но избежали перепалок. Не считая «кьоджинских».
С них-то и начали, понадеявшись, что классическая тема сама «вынесет». В типографию явились без единой домашней заготовки. Первые строки составляли крайне неуверенно и при этом обживали пространство цеха и формата. Остановились на самом большом, какой только позволяла доска с водруженной на неё металлической рамой. Эта рама, как борта хоккейной площадки, ограничивала простор для игры с литерами. Но и она не смогла избавить нас от растерянности перед лицом тех бескрайних типографических возможностей, которые превзошли все ожидания при первом же соприкосновении с простейшим наборным материалом.
Не имея композиционного плана, строили по частям. Работа получилась робко-фривольной, пестроватой, «расслоенной», и несмотря на ряд мелких мелких подвижек, не вышла из надоевшего образа. Боюсь, что смысловые «находки» лишь усугубили положение. Велика ли, в самом деле, ценность пришедшегося кстати итальянского шрифта (официально зовётся Египетским узким) и пе-ре-пал-ки слогов. В предчувствии неудачи попробовали отыграться на последнем «слое». Полоса времени, на наш взгляд состоялась, за что нежно была прозвана колбасой.
Нет худа без добра. Мы обзавелись наглядным пособиям по разным типографическим разностям, включая неудачные шрифтовые комбинации, дурные отбивки, недостаточную разрядку, вялую композицию. Было решено впредь не злоупотреблять шрифтовыми смесями и линейками, таящими соблазн дешёвой декоративности (бывает, разумеется, и недешёвая). Мы отказались от заманчивой перспективы второго цвета (разобраться бы с чёрным) и решили не тратить время на редактирование, от которого, к слову сказать, может выиграть и типографика. Утвердились в главном: работать грубо, конструктивно, спонтанно. Это значит, во-первых – не мельчить, не вылизывать, не подгонять – действовать сообразно грубому материалу. Во вторых – подходить к работе со стержневой формальной идеей. И наконец – делая всякий очередной шаг, не слишком задумываться о последующих, но строго соотносить его с предыдущими. Стараться не делать шагов назад. Чем менять уже набранное, лучше сосредоточиться на оставшемся.
Второй лист строился по плану и на одном дыхании. О частностях размышлять не пришлось. Шли от угла, образованного «Шарадами Бродвея». Всё остальное распределили по строкам и буквально свалили в этот угол. Играя на случайностях, рискнули не спрямлять строки (их «коленчатость» возникла сама по себе) и отказаться от интерлиньяжа – благо у деревянных литер нет заплечиков. Хорошо, что всё-таки оставили межбуквенные пробелы – иначе бы текст потерял структуру. Наперекор шрифтовой лавине соорудили маленькую «благопристойную» афишку, вобравшую все театральные «константы». Вспомните эти унылые начальственные шапки на наших афишах, бланках, упаковках. На этот раз шапка сомкнулась с подвалом и попала в эпицентр типографической коллизии.
Рискованная композиция лишний раз оправдывала единогарнитурное решение. Остановились на Плакатной гарнитуре – бывшем Гермесе. Пожалуй, это лучший афишный шрифт из десяти, которыми располагают наши типографии. Но, решили мы про себя, при любом другом шрифте и даже при унылой композиции, сам факт «единогарнитурности» тянет на событие в нашей неразборчивой типографической культуре.
Работа вышла технически более сложной, чем умозрительно простая конструкция. Скачущие литеры породили множество мелких пустот, а их печатная форма не терпит. Пришлось повозиться с мелким пробельным материалом. К счастью нет такого зазора, в который бы точь-в-точь не вписался какой-нибудь пробельный брусочек или их комбинация. Заполняя пустоты, физически сознаёшь гармонию типометрии, и это приносит радость.
Только ли это?! Представьте себе зрелище наборной формы. Деревянные литеры, новенькие и видавшие виды. Последние –красноватые или синеватые от прежней краски – будто сделаны из полированного эбонита. Форма расчерчена сверкающими гартовыми шпонами и линейками (деревянных, увы, в типографии не было). «Воздух» на оттиске – это сложная и массивная мозаика из квадратов, бабашек и марзанов в наборной форме. Марзаны – разных профилей и разных материалов: чугун, алюминий, гарт, пластмасса.
Живописная картина в благородных тонах!
«Водевиль» дался не просто. Поздно вечером, после двух смен подряд, мы не смогли набросать что-то дельное. Понадеялись на утро в типографии. Прежде всего закрепили ключевое слово, добравшись, наконец, до самого крупного шрифта (12 квадратов). Заголовок еле вместился по ширине рамы и заставил помучиться с игривой (оригинальной) пунктуацией. Найти хотя бы один восклицательный знак в столь крупном кегле – проблема, а апостроф в афишном наборе вовсе не предусмотрен. Выкрутились за счёт рукоделия и других касс, а потом благодарили случай за очаровательное «крещендо» восклицательных знаков.
Что дальше? Боясь перемудрить (а к замысловатости звала и тема, и усложнённая структура текста), решили отдать дань классической типографике. После того, как весь набор был выложен на доску, пришлось поприкидывать и повымерять, как того требуют прихотливые красные строки. Генеральная ось пришлась посередине между двумя побочными и, к нашему удовлетворению, сместилась с оси листа.
От редактирования текста всё-таки не удержались. Мы превратили его в единую связную фразу. Так появился союз «и». Лечь на ось он никак не мог. Диссонанс был не неизбежен, и тогда решено было заострить его с помощью большой и несуразно узкой литеры. Между названиями водевилей возникла перегородочка, но, возможно, без неё было бы лучше. Тем более, при печати «и» слегка накренилась вправо. Стало быть, по нашему недосмотру, где-то вкрался люфт в несколько пунктов, и наборная форма потеряла надлежащую плотность.
Лист «Я стою…» строился по жёсткой, заранее намеченной схеме. На вопрос «как» можно ответить одним словом: в подбор. Такое в высшей степени неакцидентное решение было подсказано необычным развёрнуто-повествовательным названием спектакля. Переходя от одной части текста к другой, снижали кегель. При этом решили не менять межстрочные расстояния, отведя под каждую из девяти строк по четыре квадрата.
Задействовали Жирный гротеск вперемежку с Узким. Наконец-то выдался подходящий случай для странноватой гарнитуры Гранит. Рассудили так: если не для слова «ресторан» (представьте образ заведения и его средне-статистическую вывеску), то где же ещё? Горько-иронический тон заглавия говорил также в пользу Гранита.
На этом листе лучше, чем на других, заметен досадный дефицит строчных знаков, как бы мы не маскировали его с помощью более крупных заглавных букв. Отсутствие строчных — это, пожалуй, единственная серьёзная беда шрифтов, превышающих по кеглю 48 пунктов. Не могу объяснить её иначе, кроме как громоздкостью афишных касс.
Вернусь к процессу. Афишу набирали начисто, без предварительных прикидок. И на этот раз, наконец-то, просчитались. Двух-трёх строк катастрофически не хватало. Казалось, без серьёзной переделки не обойтись. Проще всего было уплотнить строки, но не забывайте, что между ними не без труда выложенная металлическая мозаика.
Положение спас Бобылёв. Непоместившийся текст он разбил по смыслу на отрезки и меленько набрал между строками. Неизменность межстрочного расстояния была не только сохранена, но и акцентирована. Как видите, деликатной типографике не чужд приём «клин-клином».
На пять афиш было отведено всего шесть дней. Много времени ушло на отправку форм в печать, поиск подходящей (какой похуже) бумаги, контроль оттисков. В срок мы не уложились. Последний лист делался без меня в дополнительное время. Оставшись один, Сергей Бобылёв дал волю своему темпераменту и построил самую вольную композицию из пяти. Не знаю, намеренно или нет, но в этом листе использована ещё одна, ранее не использованная синтаксическая возможность.
«Лакейские игры», наверное, превзошли все предыдущие по подвижности и энергетическим затратам. Распространяться о неведомом мне процессе я не в праве, зато могу без стеснения оценить результат. Лист удался на славу. В нём отчётливо звучат дадаистские мотивы. Но я твёрдо знаю, что дизайнеру, вошедшему во вкус афишного набора, в голову не приходило заглядывать в источники подходящей и хитроумной компоновочной схемы.
С какой стати мы вдруг занялись вульгарными афишами? Подробное «как это было» косвенно означает и «почему». Потому что создание афиш при желании может стать живым и увлекательным
профессиональным занятием. Потому что деревянный шрифт – прекрасный и простой материал для непосредственного и результативного типографского творчества. Потому, наконец, что афиша, объявление, листовка достойны внимания, хотя (и это симптом куда более крупной культурной утраты) свыше пятидесяти лет им во внимании категорически отказывают.
Более обстоятельный ответ я попытался дать в статье «Наши афиши» (Реклама, 1988, 3, с.17–20). Увы, подкрепить свои размышления деятельным примером удалось лишь спустя два года.
Я убеждён, что высокая технология не поможет нашей типографике, пока самая примитивная, едва ли не догутенберговская, культурно не востребована и не освоена. Да и светит ли нашей афише луч фотонабора и сигнальная лампочка компьютера?
Может быть, наш скромный опыт заденет сознание массовых оформителей печати. Если нет, то придётся бросить спасительный лозунг: «Следите за афишами!»
Текст печатается по сборнику «Художник в типографии», Ставрополь, 1992 г. Изображения предоставлены С.Ф.Бобылёвым.
Адрес для комментариев и замечаний: sabotage-graphic@mail.ru.
