Совпало — значит повезло
Рассказывает Александр Павлищев
«И здесь уместно несколько слов посвятить Александру Павлищеву, недавнему выпускнику худ. училища, более известному по кличке Америка. Америка — типичный российский феномен. Трудно представить себе более неподходящее место для возникновения склонности к занятию шрифтом, чем провинциальный Ставрополь. Тем более — шрифтом в чистом виде, при отсутствии интереса к работе с ним, к дизайну посредством созданного шрифта. Не имея ни доступной теории, ни чуткого руководства, Америка удивляет верностью догадок и чистотой исполнения в таком деликатном деле, как шрифт. Вероятно, что-то генетическое.»
С.Ф.Бобылёв, из статьи «OCR-B в российской провинции»
После демобилизации отца в 1978 г. был выбор, куда поехать жить дальше, выбрали Ставрополь — юг, тепло, овощи-фрукты. К тому же тут много учебных заведений, было где учиться нам с братом в перспективе. Гарнизон, море, тайга, друзья, детство — всё осталось там — на Дальнем Востоке. Тут пошёл в художку, а после 8-го класса и в училище. (Перед поступлением меня познакомили с М.Я.Гафтом, художником Ставропольского Краевого театра им. Лермонтова, носил ему в больницу свои рисунки).
Почему именно «Америка»?
Да версий много — у каждого своя. И Санчелло Росси называли — в футбол играл неплохо, как и в волейбол. (Так в моей группе «В» и осталась кличка — «Санчелло»). А в группе «Б» — «Америка». То ли куртка спровоцировала — была у меня с Дальнего Востока, тогда редкость, фирмы Chori. То ли с акцентом американским шутя разговаривал. В общем, уже и сам не помню как она возникла.
Годы в училище, пожалуй, самые лучшие годы. Одни из определяющих в жизни.
Тогда загорался внутренний огонь, необходимый для саморазвития. Юные, талантливые, интересные, каждый со своим видением и открытиями. Всё только впереди. Книги, кино, молодость. Мой одногруппник — Андрей Тиме, талантливый рисовальщик, график. На курсе учились Жека Скляров, Лёша Букингольц, Лена Лечкина, Наталья Огрызкова, Вовка Москвитин, Коля Гринь, Вовка Орлов… Подружились быстро, и через них я познакомился с великолепным Петром Охрименко.
По четвергам ходили в Киноклуб к Геннадию Хазанову. Смотрели фильмы Боба Фосса, Тарковского… Появилась мода снимать на плёнку. В училище ввели предмет «Фотография», который вёл и до сих пор ведёт Юрий Мататов.
Фотографией я «заболел» тогда. Сама съёмка, отбор и обработка кадров — это хобби, которым я занимаюсь и сейчас исключительно для собственного удовольствия. Разумеется, я уважаю и коммерческую студийную фотосъёмку. В Студии (Дизайн-студия «Б») печатается огромное количество фотокниг, альбомов замечательных фотографов.
Фотография — это моё отношение наблюдателя. Ко многим вещам в жизни относился с этой позиции, многое не принимая на веру, но в то же время многое мне было интересно, а иной раз и просто восхищало. Я и на partyсимпозиум смотрел со стороны, сам не участвуя. Это было Действие общества хорошо знакомых мне людей. В этом была Идея и предназначение каждого. По крайней мере так тогда казалось.
Просто тогда мы попали в нужное время. Совпало — значит повезло. У всех было чувство плеча и вера в то, что человек рядом более важен. Если мы что-то делали, значит была востребованность. А если запроса со стороны не появлялось, мы его создавали сами. Не всё же упирается в деньги. Мне вот было интересно заниматься шрифтами…
Ещё во времена учёбы появилась тяга к графике, меня заинтересовала вёрстка. В советское время с этим было сложно, но затем, в начале перестройки, понемногу стала просачиваться информация. Помню, как Лёха Букингольц где-то достал немецкую книгу «270 шрифтов», в которой я впервые увидел шрифт Гарамон.
Само знакомство со шрифтом произошло во время армейской службы в Краснодаре. На выходные мы пытались попасть в «чертёжку», она находилась в штабе и представляла собой большущий балкон с видом на плац. Там появлялось время — можно было читать, отдыхать. Два года мы делали карты штабных учений, к ним существовало несколько типов подписей (шрифтов), выполняемых плакатным пером.
Однажды меня «зацепил» шрифт на какой-то простенькой кофейной банке, несколько букв, захотелось попытаться восстановить весь набор знаков а потом сделать и русское начертание. Не могу объяснить, что конкретно меня подвигло на это. Не было никакой подготовки, не было понимания шрифта.
Но по-настоящему удалось заняться шрифтами гораздо позже.
В 1988 году устроился в ЦНТИ художником выставочного центра — в моём распоряжении оказались просторная мастерская с большим столом и стеллажами, банки с типографской краской, много миллиметровки. Между выставками появилась возможность работать творчески, опять же я придумал востребованность новых шрифтов для выставок. В библиотеке ЦНТИ (Центр научно-технической информации) как раз таки было много зарубежных каталогов и буклетов — подручного материала. Откуда-то появилась подборка газеты «L’Humanité» с великолепным узким шрифтом да и сеткой самой газеты. Конечно иногда делал и шрифтовые композиции.
В начале 1992 г. естественным образом получилось перейти в газету «Ставропольские Губернские Ведомости» на замену Александру Ковалёву (там, кстати, я познакомился с Евгением Синчиновым и Олегом Полевичем). К технике всегда было особое отношение, я знал и любил эту кухню. И моё знакомство с компьютером началось именно тогда.
Шрифт — удивительное искусство, неявное, инженерное. Сама буква очень абстрактна. Линия, графика, начертание — превращение и организация в нечто, но точно не в знакомый, на что-то похожий образ графики. Это вроде звуков, музыки. Ты смотришь на букву, и создаётся образ. Без образа. Вообще необъяснимая штука. И если линия вдруг изогнётся каким-нибудь наплывом или ущербностью и всё — сознание (и подсознание) забьётся в истерике и точно даст понять, что тут что-то не то, какая-то фальшь. А дальше текст набранный из знаков одного шрифта. Как мозг определяет гармонию или диссонанс отдельно взятых элементов. А как это создать?! Как не ошибиться? Как почувствовать? И как Создать? В какой-то момент я понял, что человек с художественным образованием может себя проявлять в работе над шрифтом или хотя бы попробовать. По крайней мере это интересно.
Я вывел для себя такую формулировку: знак, буква — это сопряжение линий, способ сопряжений, соотношение частей и формула сопряжений линий между собой. Под этой формулировкой я подразумеваю те вещи, что создают форму, контрформу. У шрифта, айфона, бутылки, скульптуры — у всего свои сопряжения линий, создающие форму. Да, создать форму бутылки — это тоже искусство.
«ЕЛАН» и «Петров и Ко»
(про «Петров и Ко» подробнее можно прочитать в статье Марии Бобылёвой — https://takiedela.ru/2018/05/detstvo-yetiketok-i-banditov/, про ставропольскую адаптацию OCR-B — https://medium.com/the-typography-nerds-club-of-stavropol/ocr-b-в-российской-провинции-e14da763c2b5).
Когда Сергей Бобылёв познакомился с Андреем Бесхмельницким появился запрос. Вместе с другим Андреем, Цветовым они решили открыть «Петров и Ко» и С.Ф. взял на себя организационную часть. Поступило предложение от Сергея Фёдоровича влиться в группу. Тем более, что почти все уже были знакомы. Люди все были уникальны и интересны, каждый со своим царём в голове и это сулило вылиться во что-то очень оригинальное. Я занимался техническим насыщением конторы. Началась работа… Кто-то взялся за ремонт и покраску стен, мне достался шрифт.
На тот момент я верстал, рисовал плакаты и шрифты и к Бобылёву пришёл уже со своим багажом. В газете «Добрый день» использовались несколько моих начертаний. Конечно, я не создавал их с нуля, у меня никогда не было авторских разработок. Я просто делал кириллические версии западных гарнитур.
Адаптирование шрифта OCR-B как фирменного стало моим личный вкладом в общее дело. Мы были молоды и чувствовали себя первооткрывателями, а это всегда интересно. Сергею Фёдоровичу хватило одного раза, чтобы объяснить всю ценность этой «миссии», и восприняв его концепцию, я принялся за работу.
Сам по себе шрифт очень странный и пойди — пойми что было у Фрутигера в голове на момент его создания? В процессе не раз пришлось сомневался в своих решениях и обращаться за советом к Бобылёву. Конечно, Сергей Фёдорович — это глыба и я очень уважаю его в профессиональном плане. У него в характере присутствует коренастость и сила, любознательность и дотошность, педантизм и чувство меры. Я был в шоке, когда, какое-то время спустя, узнал, что он сам стал делать компьютерные, цифровые шрифты, изучив для этого самостоятельно профессиональные программы.
Со стороны, иногда просто печатая, приходилось не раз наблюдать как, работая над каким нибудь проектом, С.Ф. вникает во всё — набор, вёрстку, типографику, макет, методы съёмки и обработку фотографий. Он может сам написать и отредактировать текст, если надо.
Несколько слов про особенности восприятия шрифта. OCR-B Адриана Фрутигера не имеет никакой смысловой нагрузки. Набирать им большие массивы текста, конечно, не вариант — можно «сломать глаза». Вот Univers подходит для сплошного набора. Times жалко, в русском начертании страдает плотность текста, та самая «божественная серость»…
После статьи в нулевом номере журнала «Да», когда шрифт уже был закончен, у них с В.Г. Кричевским появилась идея отправить меня в ПараГраф. Мы находились под большим впечатлением от Владимира Григорьевича — вся эта «Голландия» тогда «влетела» в наши ставропольские форточки.
Примерно в 1995 году я нарисовал плакат, представляющий шрифт и поехал с ним в Москву. Предполагалось сотрудничество с московскими шрифтовиками, но прибыв к ним в офис в назначенный день, я никого там не нашёл. Время поджимало, ждать было некогда, пришлось просто оставить у них в мастерской свёрток со шрифтом. Взял и банально уехал. Время было такое, всё было проще… Я никогда не был пробивным человеком и ни о чём не жалею. Через несколько лет я увидел кириллическую версию OCR-B и OCR-A и, честно говоря, не понял логику построения букв в этой интерпретации. Но зато их появилось несколько. И они появились.
В 2007 г. интерес к полиграфической технике привёл меня в «Типографию цифровых решений Б». В прошлом я занимался интерьерной печатью в рекламной компании «Приоритет», работал верстальщиком в издательстве СГУ. Иногда меня приглашали в Студию Б как специалиста по цветопробе, и в какой-то момент Володе Бочкову понадобился печатник. Так я оказался в типографии. Показали машину Indigo, рассказали что и как. Что-то даже сразу удалось и напечатать! Это уже потом я учился на ней работать.
В студии работала Оля Горябина, которую я помнил ещё школьницей в художке. Многие люди, которые появлялись там, были моими хорошими знакомыми. Лёша Заморкин, Давид Коштоян, Сергей Майоров… Иногда забегал Толик Неснов — человек, профессионально занимающийся полиграфическим цветом…
Конечно, Ставрополь — удивительный город. И выскажу спорную мысль, что дизайн у нас часто создавался приезжими специалистами. Бобылёв и Цветов перебрались сюда из Москвы, Жека Скляров — из Красноярска, Лёха Букингольц — из Грозного… Но и конечно Александр Колбасников — участник, организатор, собиратель, наблюдатель, а иногда и учредитель какого-нибудь собрания.
Эти и многие другие люди сформировали тогда фундамент, основу для появления и дальнейшего развития графического дизайна в городе. Да и время было такое — совпало. Была потребность и проявились возможности.
03.10.2019
