OCR-B в российской провинции
Сергей Бобылёв
Свежий ветер, дующий несколько последних лет через дыры в железном занавесе, на каждого действует по-разному. В нашем случае последствия были такие: не выдержал замкнутый мирок шрифтового хозяйства, на котором была основана деятельность графика, связанного с полиграфией. Обычная картина: около десятка гарнитур в кассах для выклеивания и пересъемки, тщательно пестуемый, выполняемый от случая к случаю и охраняемый от посторонних глаз инструментарий, хлеб профессионала. Неизвестно кем адаптированные с латинской основы, от долгого употребления ставшие удобными, как старые тапочки. Нерегулярные и бессистемные впечатления извне, преимущественно иностранного происхождения, хотя и поглощались с жадностью, но оставались умозрительными и никак практической деятельности не касались. Замкнутой была шрифтовая деятельность.
И вот тебе на. Появляются возможности без труда пополнить свой шрифтовой фонд сразу гарнитур на двадцать. На каждом шагу достойные компьютерные программы, где есть все, чего душе угодно. Как снег на голову падает бесплатная годовая подписка па «U&lc», которая, к тому же, превращается загадочным образом в двух-, трехлетнюю и, кажется, уже пожизненную. Стоит попросить кого-нибудь прислать новый шрифтовой каталог — присылают два. Все замечательно, но почему-то этот обвал долгожданного материала в конце концов начал напоминать платоновский «мусорный ветер». То ли с непривычки, то ли от неграмотности, то ли от отсутствия навыка общения с изобилием, но с трудом выстроенная собственная система ценностей в этой эфемерной области, основанная на личном отношении к буквам, стилистикам и именам, не выдержала. Легкая растерянность от неизвестных названий, неизвестно кем сделанных адаптаций на дискетах родом с Тайваня, от не поддающегося классификации разнообразия шрифтов, одинаково называющихся Таймс, разных систем, размеров на разных программах, равно как и отсутствия специфической системы типоразмеров перешла во вполне осознанное раздражение. Перестало вызывать улыбку и такое, например, забавное обстоятельство, что в цехе ручного набора, месте, где время остановилось навсегда, старый добрый Гермес представлен тремя именами: Гермес-гротеск, ПЛ-3 (то есть Плакатная) и, наконец, просто Гарнитура № 4. Начали посещать воспоминания о единственной линотипной Журнальной рубленой и отчаянных попытках выжать из нее какую-то жизнь.
Может быть, это и лишнее предисловие, может, просто стало скучно и захотелось перемен, но однажды, поздней осенью прошлого года посетила мысль взять да и выбрать себе одну какую-нибудь гарнитуру, наложить на себя обет, скажем, год пользоваться только ею, забыть, что существуют еще какие-нибудь шрифты и посмотреть, что из этого выйдет. Любопытно, что от одного сознания, что такой эксперимент возможен, стало интереснее жить. Представилось, что такой путь поможет хоть немного освободиться от привычного потребительски дилетантского отношения к шрифту, даст возможность залезть глубже в абстрактное существо материала и сообщит некое свое собственное содержание обычным практическим занятиям.
Поиск объекта, с которым придется общаться долго, оказался делом непростым. Сразу стало ясно, что это должна быть шрифтовая система без художественных корней, стилистически ни к чему непричастная, вероятно, вообще из области, не имеющей отношения к литературе, образному высказыванию, без эстетической нагрузки. Проблемы, которые могли бы возникнуть в работе с таким шрифтом применительно, скажем, сегодня — к готическому роману, завтра — к детской книжечке, через три дня — к конфетной коробке, показались очень заманчивыми. В отсутствие внешних признаков подобия темы пришлось бы искать какие-то внутренние скрытые резервы. Далее, чтобы придать опыту чистоту, надо было найти такой шрифт, который не имеет вариации жирности, наклона, ширины, если понимать эти вещи как дополнительные выразительные возможности, а также способы облегчить себе жизнь (ну, не втискивается в формат, так давай я поставлю узкое начертание). И, конечно, рисунок знаков должен был быть как можно более нейтральным по всем показателям — то, что обозначается словом «medium».
Так перед глазами возникло нечто из сферы ГАИ — шрифт дорожных знаков и автомобильных номеров. Конечно, выраженная характерность и навязчивость ассоциации сразу сделали его непригодным для данной цели.
Некоторое время ушло на то, чтобы выяснить, что никто не занимался адаптированием чего-либо подобного с латинской основы. Ничего не дали ни расспросы людей, причастных к теме, ни листание каталогов фирм, распространяющих в России шрифтовые компьютерные программы (прим. — В библиотеке шрифтов фирмы Para Graph (Москва, 1993) представлены два добрых «утилитарных» шрифта: русская версия Курьера и оригинальная Моноширинная гарнитура).
Журнал «Items», как всегда в таких случаях попавшийся на глаза случайно, но вовремя, порадовал статьей о шрифтах, используемых не по назначению, и долгожданная встреча произошла. То были две гарнитуры OCR-A и ОСR-В, освященные именем маэстро Адриана Фрутигера, незабвенного автора Универса — одного их самых первых и сильных впечатлений начального типографического образования. Насколько удалось расшифровать голландский текст, обе работы выполнены в 1968 году по заказу European Computer Manufacturers Association и предназначались для машинного считывания информации, о чем, собственно, и говорит название: Optical Character Recognition. Шрифт под литерой А своим роботизированным духом вызвал обычное любопытство. Но зато В оказался подарком судьбы (прим. — призванный «очеловечить» OCR-A, Фрутигер спроектировал OCR-В. Что касается самого OCR-A, то он создан анонимными инженерами, можно сказать, самой компьютерной технологией. Именно благодаря «роботообразности» он по-прежнему пользуется успехом, но не столько у инженеров, сколько у «мужественных» дизайнеров).
Мало того, что он по всем параметрам как нельзя лучше соответствовал выбранной цели, но было в нем и еще кое-что. Сдержанная элегантность, загадочная неправильность, глубоко скрытый, по-человечески симпатичный подвох.
Чуть позже оказалось, что обе гарнитуры уже знакомы, однако вне контекста и без специального интереса внимания не привлекли. И только недавно нас посетило откровение вроде изобретения велосипеда: оказалось, что мы давно и плотно окружены OCR-B, — это те самые цифры, которые сопровождают стандартный линейный код на каждой второй иностранной упаковке. Нам стало немного стыдно за себя, когда мы уже закончили работу над русским вариантом и только тут сообразили, что «считывание оптической характеристики» — это и есть расшифровка кассовым аппаратом информации о товаре.
Итак, проектирование русского OCR-B. Обыкновенный, но честный график-дизайнер, который только «потребляет» шрифт, не может позволить себе подобную работу, потому что это уже другая профессия. И здесь уместно несколько слов посвятить Александру Павлищеву, недавнему выпускнику худ. училища, более известному по кличке Америка (этимологию прозвища опустим, а называть далее станем именно так, поскольку привычнее). Америка — типичный российский феномен. Трудно представить себе более неподходящее место для возникновения склонности к занятию шрифтом, чем провинциальный Ставрополь. Тем более — шрифтом в чистом виде, при отсутствии интереса к работе с ним, к дизайну посредством созданного шрифта. Не имея ни доступной теории, ни чуткого руководства, Америка удивляет верностью догадок и чистотой исполнения в таком деликатном деле, как шрифт. Вероятно, что-то генетическое. Предки Америки — известные, всеми уважаемые краснодеревщики, первые в станице обладатели патефона. OСR попал в хорошие руки. Был еще один аспект, правда, не имеющий отношения к сути дела. Америке предполагалось заплатить за эту работу, чем был бы создан небывалый прецедент в сфере не существующей в наших местах профессии. И не наша вина, что эта затея не осуществилась, что рождение русского OCR-B совпало с возникновением студии «Петров и Ко», и шрифт стал личным вкладом Америки в общее дело. Пока остальные пятеро пилили, строгали, сверлили, мы на досках в цементной пыли обсуждали перипетии другой реконструкции, другой стройки. Естественным образом детище Фрутигера стало чем-то большим, чем первая совместная работа студии. Теперь это ее символ, и между собой мы называем этот шрифт «петровским».
Мы двигались наугад, буква за буквой. Мы не знали закона, но которому создавалась восхитившая нас нелогичность. Уловив что-то вроде правила, мы тут же обнаруживали, что какой-то знак в это правило не вписывается. Ясно, что рукой мэтра руководила техническая идея, связанная, может быть, с функциональными особенностями машины, которая считывает.
Плюс тень швейцарской типографики и собственная аура Фрутигера, то есть вещи, которые можно чувствовать. Из технической стороны дела, доступной нашему пониманию, оказалась равноширинность, отличная, впрочем, от машинописной, где все знаки имеют одинаковую ширину очка. Здесь каждый знак разной ширины, но буквы занимают среднее положение в равновеликих ячейках. Все же остальное было непонятно, и вот несколько непосредственных наблюдений Америки, которому досталось больше всех.
– Цифры по высоте больше прописных букв (причем знаки ! и ? такой же высоты, как прописные) — обстоятельство не сразу заметное, но существенное, тем более, что размерные характеристики в этой системе, вероятно, очень важны.
– Общее правило, часто, правда, нарушаемое: прописные и строчные –одной ширины. В результате прописные знаки приобретают характер узких, в отличие от нормальных строчных. Требование одинаковой ширины заставило Фрутигера загнуть внутрь выпирающие внешние штрихи прописной W. Ход непосредственный, лихой и восхитительный.
– Впечатление такое, что это не шрифт, а комплект самостоятельных знаков, и каждый скрывает свое особое содержание. Самый широкий знак почему-то — К; М и W уже, хотя имеют все основания быть шире, более того, прописная М уже строчной. Совершенно особый рисунок у D, такой прогнутой кривой, чуть ли не в стиле модерн, нет больше нигде. И, опять же, строчная d значительно шире и имеет мало общего со своей парой. Запятая и точка вообще стоят особняком, сияя жирной чернотой.
– Ошеломляющее открытие, имевшее глубокие последствия. Овал у прописной Q чуть не доходит до нижней линии шрифта, ее касается только косой штрих этого знака, так что круглая часть знака получается короче, чем буква О. Значит, принцип сохранения внешних нижней и верхней границ был существенен и даже требовал, видимо, подчеркивания. Если бы были другие прописные буквы с выносными элементами, их ждала бы та же судьба.
При проектировании русского аналога приходится иметь дело с тремя группами сложности. 1. Знаки, которые переносятся механически. 2. Знаки подобные, такие как Б, Г, И, Я и т.д. 3. Знаки, которые нужно изобретать заново, поскольку у них другая природа, как то: Д и Л, З, Щ. В данном случае третья группа — сложная загадка, поскольку, не зная общего принципа, мы не могли реконструировать несуществующие знаки. Оставалось положиться на инстинкт. Работа наша выглядела следующим образом: один, используя по возможности калькулятор, делал точный рисунок, другой выполнял роль худсовета и, одновременно, «свежего глаза», вертя букву так и эдак, поднося ее к лицу или отдаляя, рассматривая на свет, пытаясь осмыслить собственную эмоциональную реакцию, прикладывая, в конце концов, к прототипу (не выпадает ли из ряда?). В некоторых случаях, сочиняя что-нибудь свое, мы уверяли себя, что швейцарский автор не был бы слишком против.
Еще несколько технических открытий Америки:
– Самая кардинальная вещь, потребовавшая смелости и принципиальности: выявленная неприкосновенность верхней и нижней линий шрифта заставила поступить с Д, Ц и Щ, имеющими нижние выносные элементы, по аналогии с Q — эти буквы стали короче на величину выступающих штрихов. Это был бы очень рискованный шаг, если бы не «протекционизм» Фрутигера. Что же касается верхних деталей Й и Е, то у нас они оставлены за строкой. Эксперимент показал, что, загоняя эти значки внутрь строки, мы делаем буквы значительно меньше, такой же высоты, как строчные, а в случае с Й совпадает еще и рисунок. И вообще, это отдельные элементы, прямо с буквами не связанные (прим. — В полном комплекте знаков OCR-B есть буквы с диакритическими значками. Между прочим, они «посажены» в счет высоты прописной и одновременно чуть-чуть подняты вверх — на уровень верхних выносных элементов строчных букв).
– Конечно, трактовка кривых в буквах Л, Д и 3 — одна из основных трудностей. Тут мы были придирчивы, исследуя весьма причудливые кривые букв OCR-В (у Е строчной, например), а также посматривали на «Универс», полагая связь между этими творениями.
– Были проблемы с Ж. Вообще, форму этой буквы задают К и X, по при существующей предельной ширине возникает сгусток жирности, вызывающий сомнение. Тем не менее остановились на этом варианте, потому что попытка искривить наклонные элементы по подобию W делала букву Ж похожей на тарантула, и, вероятно, поэтому рождала отрицательные эмоции. А экстремальная насыщенность буквы компенсировала бы нам отсутствие экстремально узкой I и работала бы на принципиальную неравномерность системы.
– Наверное, мы проявили слабость, но горизонтальные штрихи у Б и Г сделали все же короче, чем у их прототипа L. Мы просто искренне не понимали, почему эта штука такая длинная.
– Жаль пропажи в кириллице загадочно характерных D и W.
– Строчная Ф сама по себе нас не удовлетворила, но мы ее оставили как есть, отличающейся от прописной по рисунку, только потому, что думали о независимости и самостоятельности.
И вот, наконец, дело сделано. Настал момент оценить, что же такое произвели мы на свет и провести испытания. Промелькнуло и ушло естественное огорчение из-за отсутствия нескольких знаков, придающих латинскому OCR-B особую прелесть. Единственная буква с засечками I очень бы украсила картину. Но что тут поделаешь. Некоторая «заборообразность» рядом стоящих Н, П, Ш, Щ, Ц тяготит, но это объективная реальность и пусть она будет не недостатком, а всего лишь отличительной особенностью русскою алфавита. Главное, как нам показалось, остался специфический аромат, какая-то внутренняя авангардность.
Первые же опыты применения в реальной работе показали следующее. Вообще и абсолютно снимается проблема межбуквенных пробелов. Это, казалось бы, естественное свойство шрифта под названием OCR-B, оказалось настолько существенным в формообразовании, что в корне изменило привычный подход к процессу проектирования. В самом деле, обычно дизайнер уделяет очень много внимания сначала выбору шрифта, а затем зрительному выравниванию белых пространств между знаками, добиваясь монолитности слова. В нашем же случае не существует ни той, ни другой темы, а эмоциональные ресурсы надо искать в чем-то другом: в разрядке, кривизне, цвете, в самой стабильности и непререкаемости структуры. Кстати, чем меньше «шаг», тем более явными становятся провалы между буквами, и они то касаются друг друга, то отскакивают, хотя объективно расстояния между ними одинаковы. И чем разрядка больше, тем меньше своеобразие неравномерности. Самое главное, что неравномерность здесь меняет знак с отрицательного на положительный.
Привычная шрифтовая закономерность: прописные знаки и шире, и насыщеннее строчных, они как бы увеличенные в масштабе строчные, что и придает им командное положение в слове. В некоторых гарнитурах прописные настолько жирнее строчных, что в наборе выглядят акцентами. Неожиданный оперативный резерв OCR-B был обнаружен в одинаковой ширине (за несколькими исключениями) вкупе с одинаковой толщиной штрихов строчных и прописных букв. Это позволило, при случае, пользоваться прописными — как узкими, строчными — как более широкими. Два примера, когда прописные уменьшаются до размера строчных и становятся заметно светлее и уже. В логотипе «Петров и Ко» они успешно поменялись местами, а в логотипе агентства «ЕЛАН» прописные стали лишь тенью более значимых строчных. Традиционный шрифт не дал бы повода для такой подмены.
И уже не раз замеченное свойство OCR-B — его математически регулярная структура замечательно подходит к хаотичной, органической форме, контрастируя и организуя ее, подчеркивая иногда существенную разницу между корректностью сообщения и субъективностью изображения. Так же симпатичны случаи, когда регулярная эта структура меняет прямолинейную направленность на криволинейную.
Обещание не пользоваться другими шрифтами, публично данное полгода назад, конечно, не сдержано. Однако те три-четыре эпизода, когда в силу обстоятельств обет нарушался, показали, что «петровский» шрифт свое дело сделал, улучшил зрение и обострил чутье. А с OCR-B теперь самые дружеские, почти родственные отношения, и мы надеемся, что открытия и неожиданности еще не кончились.
В ряду случайных совпадений, связанных с этим шрифтом, есть одно особенное. В этом году исполняется целых 25 лет Optical Character Recognition. Если бы мы знали точную дату, когда Адриан Фрутигер принес свое детище заказчику, мы бы нашли способ публично отметить этот день. В любом случае мы представляем нашу работу на осенний московский конкурс шрифта, посвятив ее этому славному юбилею.
Несмотря на то, что мы взялись за дело, объективно для нас непосильное, что тыкались в проблемы как слепые котята, а результат мог бы быть лучше, очень хочется думать, что когда что-либо происходит под знаком закономерности и необходимости, то в этом есть смысл.
ОТ РЕДАКТОРОВ: Сожалеем, что авторские фотокопии шрифтовых образцов изобилуют серьёзными и слишком поздно обнаруженными техническими погрешностями, которых — свидетельствуем — не было в оригиналах. Мы и сами грешны в том, что под гнётом обстоятельств в ряде случаев допустили использование оригиналов неподобающего технического качества.
Текст печатается по изданию: «Да!» Русский журнал для дизайнеров-графиков. — 1994. — № 0. с. 23–25. Редакторы — Е.В.Черневич и В.Г.Кричевский
Текст принадлежит автору и не может быть перепечатан без разрешения. Адрес для комментариев и замечаний: sabotage-graphic@mail.ru.
