Jersey City
Я всю жизнь жил в пригороде. В пригороде большого города. У нашей семьи несколько раз была возможность перебраться в Москву, мы (половина) в ней прописаны, у меня есть квартира в Москве, но все попытки переселиться в Москву заканчивались почему-то откатом обратно в пригород. Даже самый длительный период, закончившийся где-то года три назад — не порадовал и закончился всё равно переездом обратно, в пригород. По целому ряду объективных, технических и иных причин. Главное: я реально в пригороде чувствую себя комфортнее, чем в самой столице. Хотя при этом от столицы отказываться категорически не намерен.
Мне нужен большой город, но так, чтоб он был рядом. Так нужен пистолет или презерватив: можно прожить и без него, но лучше пусть будет при мне и будет не нужен, чем не окажется рядом, когда востребован. 😉
Поэтому в США я интуитивно почувствовал место рядом с центром силы — Нью Йорком, Манхеттеном, но при этом Нью Йорком не являющееся — Джерси.
Конечно, назвать Джерси-сити “пригородом” Нью Йорка можно, только если у тебя в голове “неправильная” развёртка географии: это, вообще-то, не просто другой город, но и другой штат. И город достаточно крупный, хотя его численность — 247 тысяч человек — вполне сопоставима с моими почти сроднившимися Мытищами, где сегодня тоже проживает порядка 200 000 человек, не менее, а скорее более.
Таким образом, параллель тем более уместна: две остановки на PATH — (а если от WTC — то и просто следующая), — и вы в пригороде Нью Йорка, уютном, немножко спальном, чистеньком, тихоньком. Типично американском.
У самого берега Гудзона, напротив Манхеттена, дома стремятся ввысь, подражая соседу. Но в отличие от соседа, абсолютное большинство домов на этой стороне — доходные. Это апартаменты, на любой вкус, цвет и кошелёк. Кошелёк, впрочем, не любой: дешёвых близко к Гудзону практически нет. Наоборот, цена зашкаливает за великие тысячи долларов. Правда, и апартаменты хороши. Мы здесь уже много где жили, есть, с чем сравнивать.
Большие апартаменты и перехватывающие парковки (тоже громадные). И ощущение пригорода, на котором я поймал себя, выходя из PATH на Exchange place, — так бывало, когда выходишь летом на Тайнинке (не смейтесь, не знаю, почему) — вот всё, большая шумная огромная глупая надутая хитровыебнутая напрягающая Москва — там, позади. За мостом МКАДным (в данном случае — за Гудзоном). А здесь — тишь, пастораль, скорый отдых, уютный свет под абажуром… тихие разговоры на лавочках и старенький клён у подъезда.
Дальше от Гудзона — дома резко идут вниз (в смысле количества этажей).
…И появляется жизнь, которой было не видно там, под небоскрёбами, которая словно пряталась от них, а тут, на вольном небе, воспряла, закопошилась, заблестела немудрящими вывесками, зашуршала мелкими лавочками, заскрипела простыми деревянными столбами опор под провода:
Откуда не возьмись, появились викторианские крылечки:
…столь однообразные и частые, что это даже начинает радовать глаз. И возле каждого — непременно! — неземной чистоты крошечная (ну буквально метр на метр) клумбочка-газончик с просто зелёной, но совершенно идеальной, травой. Иногда с такими же крошечными, идиллическими кустиками. Самый максимум, что допускается из беспорядка — разбросанные детские игрушки.
Эти удивительные в своём обаянии крылечки казались мне чем-то совершенно нерациональным всегда. Жить в таком маленьком доме и иметь проблему с занесением любой тяжёлой вещи — без грузчиков-то никак лестницу не преодолеешь! Неужели не проще построить вход на уровне земли? Но… как говорится: да, но нет.
Винтажная, я б даже сказал — олдфажная, фабрика:
Именно на таких фабриках и должны эксплуатировать эксплуататоры эксплуатируемых. Вот прям в детстве мучающихся американских трудящихся я представлял именно на таких фабриках, потому что такая была в книжке нарисована. Про то, как мучаются американские трудящиеся. Книжка в стихах была. Михалков написал. Тот, что Сергей. Папа нынешнего Михалкова. Из всей книжки запомнил только одну строфу, но до сих пор крутится в памяти:
Под струёй воды холодной надломилось деревцо. От Америки свободной — получай струю в лицо!
Это, значит, каких-то демонстрантов разгоняли водомётами. Нашло, значит, своё отражение у советского поэта, да.
Теперь, когда у меня в Америке какой-то неожиданный облом вдруг происходит — я сам себе (про себя) эту фразу повторяю, последнее предложение. И как-то легче на душе. Знал же, зачем ехал, ещё в детстве тебя великий гимнописец предупреждал…
…Жизнь тем временем набирает силу, дома становятся ещё ниже, и всё вокруг — ещё человечнее:
Даже граффити становятся какими-то более тёплыми, чтоль. Безобидными:
Жизнь побеждает стекло и бетон, покорно, непрекословя и не кляня судьбу, но очень заботливо лелея квадратный метр собственной лужайки, вырванный из цепких лап огромного города:
Украшая заботливо свои крылечки к Рождеству:
Соседи при встрече доброжелательно болтают о том-о сём.
Здесь, кстати, гораздо больше сохранилось старых, “текстовых” американских светофоров для пешеходов:
В Нью-Йорке они все уже почти заменены на красную ладонь (стоять) и белого человечка (идти). А тут — тёплые, ламповые… Ну, пригород же, что с него взять. Считай, провинция…
На Джерси опускается ночь. Она приходит из океана, с Атлантики. Накрывает город чёрным, пахнущим холодным морем, водорослями и мидиями, плащём.
Спать здесь ложатся рано, однако в тавернах и кабачках Old Town-а до поздней ночи кипит жизнь. И с раннего утра, что характерно.
А я перед сном иду на набережную, чтобы самому себе напомнить об этом never-sleep-соседе, в который уже завтра утром, снова, ехать.
Соседе тяжёлом, но любимом. Почти как Москва, когда-то...
Счастья всем!
Jersey-City, NJ, USA, January, 2016
