Ямы. Ты, мы.

Текст: Елена Быкова

Песня в одном действии (но скорее, песня на грани плача) — так определен жанр нового спектакля белорусского режиссера Евгения Корняга «Шлюб з ветрам», премьера которого состоялась в декабре минувшего года в Республиканском театре белорусской драматургии.

Очевидно, форма спектакля является отправной точкой, самоопределением в обозначении жанра, и режиссер не пытается от него уйти. Народный фольклор сплетается в постановке, раскрывая единое действие, единое бездействие, обозначая и показывая проблему, как бы надрезая ее, выворачивает наизнанку какое-то существо прямо перед зрителем, говоря: вот и была вся суть его — кости да мясо.

И именно в этот момент мы готовы подняться и сказать: нет, мы не просто тела с желаниями и потребностями, есть что-то большее, что делает нас людьми. Мы не готовы дать себя обесценить. В спектакле «Шлюб з ветрам» брачный союз поворачивается как раз самой страшной своей стороной — любовь в нем не равна женитьбе и ни во что не ставится. Бракосочетание оказывается пустым ритуалом, не способным связать двух людей в настоящий союз, потому что их сердца не связаны.

Корняг не впервые строит сценографию, делая свет своей опорной точкой, превращая его практически в действующее лицо. Это очень хорошо работает с декорацией — длинным, во всю сцену, столом — бутылки с алкоголем висят над ним. Сверху натянут экран, который то поднимается, то опускается до самого стола, оставляя видимыми только ноги — это очень выгодно режет сцену и «разбивает» части постановки на условные «кадры» фокусировки внимания, которые монтируются в единую картину. Композитором и музыкальным руководителем выступила талантливая Екатерина Аверкова — и музыка в спектакле действительно задает его внутренний ритм, не только звуковой, но и смысловой. Художник Татьяна Нерсисян привнесла в постановку свое ощущение трагедии праздника.

Стол — поминальный. Входят люди в черном, но из-за освещения кажется, что они не то призраки, не то тени. На самом столе — только бутылки и граненые стаканы. Так начинается свадьба, или, скорее, поминки по чувству, которое окажется сильнее, чем распад, разрушение, смерть, которое сможет преодолеть любые трудности и из которого впоследствии вырастет нечто большое и важное. Поют «Вол бушуе, вясну чуе» — народная белорусская песня, которая не предвещает счастья. Становится ясно сразу: молодым не будет жизни. Невеста, получив пощечину, собирается на свадьбу с черным вороном в руках. Воронов в спектакле много.

Песни сменяют одна одну, темы их очень разные — этим и славится фольклор, способный описать большинство наших повседневных бед и радостей. Сменяются и те сферы межличностных отношений, которые режиссер выносит отдельными красными точками, что, объединяясь, образуют судьбоносные линии на наших ладонях.

Герои — а это матери и гости жениха и невесты — топят свое горе в стакане, вспоминают мертвых, которых не могут отпустить, заводят кратковременные связи. Все это и есть их жизнь. Невеста мечется между своей новой семьей и матерью, которая осталась одна. Жених, во многом лишенный признаков маскулинности (в социально-конструктивистской концепции), ползет к матери как трехлетний ребенок, чтобы та его пожалела, самостоятельно принимать решения у него практически не получается, зато получается заселфить свое радостное лицо и пафосно продемонстрировать кольцо на пальце.

Нарезка из сцен как нельзя точно передает режиссерский посыл: замужние женщины стоят на столе, но мы видим только их ноги, остальное закрыто опустившимся экраном. Толпа мужчин стоит позади них, они трогают их за ноги, залезают под платья и в итоге утягивают одну. Та не смогла отбиться. Клеймо на ней — навсегда. В сцене с вином и актрисой в белой до пят рубашке — одной из самых жутких во всем спектакле — женская идентичность вообще теряется, ломается суть понятия женственности, ее больше не существует, потому что она по природе своей противопоставлена распутству. Мы не столько понимаем, сколько ощущаем, что после такого не живут долго и счастливо.

Вообще, вопрос природной феминности, сложности, не перенимая мужских качеств характера, не соревнуясь с мужчинами, быть среди них, присущ спектаклям Корняга. Каждый — как попытка показать, насколько ценна, насколько важна женственность для обоих полов в выстраивании и сохранении баланса отношений, насколько непросто ее раскрывать в мире, где тебе приходится не только соревноваться с мужчиной, но и «тянуть» его. Констатировать страшно и стыдно, но мы вынуждены становиться мужчинами в женских телах, чтобы те окончательно нас не раздавили, чтобы от нас осталось хоть что-то, ибо просто не защищать женщину — это горе, а вычерпывать ее до дна, выламывать — растянутая во времени катастрофа. В спектакле невеста с ней свыкается и принимает за норму жизни, она согласна на такое.

Жениху тяжело. Мужчина, личность которого с детства формируется сильным влиянием властной матери, не виноват в том, что является тем, кем является. Это просто раскрытие причинно-следственной связи, а не попытка уличить мужчину в слабости. Можно долго говорить о том, является ли манипулирующая, поглощающая любовь к ребенку вообще любовью, герой уже такой, какой есть, и поменять этот уклад он не может. В «Шлюбе з ветрам» нет иерархии агрессор-жертва, но есть иерархия жертва-жертва, и все они окружены, по сути, такими же жертвами. Ни у жениха, ни у невесты нет отцов, и токсичность их отношений с матерями, бесконечный груз вины каждого дают свои плоды.

Брачная ночь у молодых не задалась — жених в слезах и истерике ползет к матери. Потом — забирается на руки к невесте. Хрупкая стройная девушка держит на руках мужчину. Как ни горько говорить, он не способен выстоять.

– Уставай! Ты чуеш? Уставай! — кричит невеста в финале своему возлюбленному. Только он, окруженный черными воронами, продолжает лежать. Не будет «лучше», тем более не случится «долго и счастливо».

Почему брак стал субститутом любви, подразумевающей принятие, взаимопомощь и поддержку? Как так случилось, что, возлагая бесконечные надежды на другого, якобы могущего нас спасти человека, переходя с ним эту черту, мы падаем в бездну отчаяния? И куда идти, если движение и поиск — естественнейшие из заложенных в человеке механизмов? В спектакле ответов нет.

После него остается только живая голая вера в то, что настоящая любовь все-таки способна двигать тектонические плиты, способна вывернуть наизнанку, пережить смерть, пережить жизнь, что она — маяк, огонь и свет, и что она сможет удержать от падения.

Вопросы и предложения: trisloga@gmail.com
А еще мы есть Вконтакте и на Facebook

Фото взяты с сайта Республиканского театра белорусской драматургии.