Пауки в голове

Про художницу, которая дожила почти до ста лет, пытаясь забыть детство

13 min readOct 11, 2015

«Меня зовут Луиз Буржуа. Я родилась 25 декабря 1911 года в Париже. Всё моё творчество на протяжении последних 50 лет, сюжеты моих работ, всё берет начало в моём детстве»

Слава пришла к Буржуа в возрасте, до которого некоторые не доживают — в 1982 году, когда MoMA удостоил её ретроспективы, ей исполнилось 70 лет. Она была провокационней и смелей иных молодых авторов, которым годилась в прабабки, и одних это восхищало, а других раздражало: некоторые критики считали, что Буржуа сознательно эксплуатирует скандальные темы и образы, раз за разом обращаясь к одним и тем же фактам собственной биографии. Лондонская Королевская академия искусств, в 1993 году опубликовавшая большое исследование американского искусства XX в., художницу проигнорировала. Впрочем, через семь лет именно Буржуа «открыла» Турбинный зал Tate Modern своей самой знаменитой (и коммерчески успешной) работой. За следующие 10 лет Буржуа окончательно утвердилась в статусе классика — сначала живого, потом… Потом один критик написал в некрологе: интересно, будет ли это искусство, которое ничего не значит вне автобиографического контекста, предметом восхищения после смерти автора?

Хороший вопрос.

После ужина в семействе Буржуа было принято выступать — каждый должен был спеть песенку, рассказать стихотворение или показать какой-нибудь фокус. Коронным номером отца был мандарин. Он рисовал на нём человеческую фигурку таким образом, чтобы одна из «пимпочек» приходилась на середину бёдер. Потом брал лезвие и вырезал человечка по контуру, приговаривая: «Кто эта сладкая фигурка? Должно быть, моя дочь Луиз!» Однако когда человечек был полностью вырезан, между ног у него торчал кусочек альбедо (рыхлой белой сердцевины), похожий на член. Все смеялись, а Луиз заливалась краской и сжимала кулаки. В эти минуты она ненавидела отца особенно сильно.

3. Луиз Буржуа (справа) с родителями, старшей сестрой и младшим братом

Луи и Жозефина Буржуа надеялись, что родится мальчик, а родилась девочка, к тому же уже не первая — незавидное положение в патриархальной семье. Мать внушила отцу, что малышка — его копия, и он стал считать её своей любимицей. Выражалось это в постоянном прессинге, но худшее было впереди. В возрасте двенадцати лет Луиз узнала об отношениях отца с Сэйди, англичанкой-гувернанткой немногим старше её. Их роман продолжался десять лет на виду у всех членов семьи и стал для Луиз источником тревог, бессонницы и панических атак, которыми она страдала до глубокой старости.

4. Луиз Буржуа с младшим братом, отцом и гувернанткой Сэйди Гордон Ричмонд. 5. Луиз и Сэйди

Луиз считала отца предателем, он её — бездарностью. В их отношениях были периоды мира и согласия, но измену и мандарин она ему так и не простила. Все её феминистские опыты в искусстве преследовали одну цель — свергнуть отца, уничтожить, разрушить его власть. Когда он умер в 1951 году, она впала в депрессию, и только помощь психоаналитика помогла ей справится с утратой человека, которого она так ненавидела.

6. Луиз Буржуа и Луи Буржуа в ресторане. 1948

Мать знала об измене отца, но делала вид, что её это не касается. Она с утра до вечера трудилась в мастерской по реставрации антикварных гобеленов, которую они с мужем открыли после переезда из Парижа в Шуази-ле-Руа в 1912 году. Луиз помогала — рисовала эскизы недостающих фрагментов (чаще всего это были чьи-нибудь руки или ноги), а мать ткала и вышивала по её рисункам. Луиз запомнила её именно такой — с иглой в руках, непрерывно сплетающей шерстяные нити, словно большая паучиха.

Когда в 1932 году мать умерла, 21-летняя Луиз пыталась утопиться в реке на глазах у отца, которого, казалось, вообще не тронула смерть жены. Луи Буржуа вытащил дочь из воды, но не смог вытащить её с факультета изящных искусств Сорбонны, где она пыталась найти утешение.

Впоследствии в интервью журналу Sculpture Луиз Буржуа говорила, что идея искусства как способа исправить ошибку, исцелить раненое и восстановить разрушенное впервые пришла к ней именно во время работы в мастерской, где мать, ловко орудуя иголкой, по кусочкам, из трухи и пыли восстанавливала произведения старых мастеров.

«Я могла достичь умиротворения только изучая правила, которые никто не мог изменить»

В 1930 году 19-летняя Буржуа поступила в Сорбонну. Нервная обстановка в семье побудила её выбрать предметом изучения математику, среди законов которой она надеялась обрести хоть немного стабильности. Луиз особенно нравилась геометрия; кроме того, она изучала философию — её диссертация была посвящена Иммануилу Канту и Блезу Паскалю. Последний известен тем, что после сильного душевного потрясения променял математику на христианскую апологетику; нечто подобное произошло и с Буржуа: после смерти матери и неудачной попытки самоубийства она бросила точные науки и занялась искусством.

Отец, считавший современных художников никчёмными бездельниками, оставил её без содержания, но Луиз, знавшая английский язык (спасибо чёртовой Сэйди!) устроилась переводчицей в группу англоговорящих студентов. Курс «От Акрополя до Эйфелевой башни», который она переводила, вёл художник Фернан Леже — он и посоветовал Луиз заняться скульптурой.

После окончания Сорбонны (в 1936 году) Буржуа продолжала учиться: в открытой Академии де ла Гранд-Шомьер (одной из самых популярных художественных школ того времени), престижной Эколь дю Лувр, старомодной Национальной высшей школе изящных искусств — цитадели классицизма; позже, переехав в Америку, поступила в Лигу студентов-художников Нью-Йорка (среди выпускников которой был, например, Джексон Поллок). Кроме того, всё свободное время Буржуа проводила в мастерских, курсируя между Монмартром и Монпарнасом.

Ещё во время учёбы Буржуа открыла в подсобке парижской галереи отца магазин гравюр. Он, радуясь, что дочь наконец-то решила заняться прибыльным делом, даже помог ей деньгами. В 1938 году в магазин зашёл американец — выпускник Гарварда, специалист по первобытному искусству Роберт Голдуотер, собиравшийся прикупить пару эстампов Пикассо; он и Луиз разговорились, да так, «слово за слово» и поженились — и уехали в Нью-Йорк.

16. Луиз Буржуа и Роберт Голдуотер. Свадебное фото

Буржуа не любила вспоминать о муже, но из её редких реплик о нём складывалось впечатление, что в Голдуотере она нашла то, что искала в геометрии: надёжность и рациональность. Она никогда не говорила о любви к нему, но была бесконечно благодарна за возможность вырваться из дома, где всё напоминало о полном тревог детстве.

После смерти Голдуотера в 1973 году Буржуа словно расцвела: начала активно выставляться и преподавать, сделала большую этапную инсталляцию «Разрушение отца», избавилась от обеденного стола и духовки, а спальню превратила в библиотеку для книг по психоанализу. Но в конце 1930-х, когда они только поженились, всё было иначе. Стоило Луиз и Роберту усыновить ребёнка (за трёхлетним Мишелем они специально ездили во Францию), как один за другим у них родились двое родных сыновей — Жан-Луи и Ален. И Буржуа, начинающая художница, наконец-то сбежавшая от отца, превратилась в мать троих детей, живущую в чужом городе на другом краю Земли и вынужденную метаться между искусством и семьёй.

Ранние работы Буржуа — инсталляции из предметов, найденных на свалках, и вертикальные скульптуры, вырезанные из дерева, в которых прослеживается влияние модернистов Джакометти, Бранкузи и Мура. Не имея возможности работать в студии, она выбирала дерево мягких пород, чтобы, обрабатывая его, не потревожить мужа или детей.

18. Альберто Джакометти. 19. Константин Бранкузи. 20. Генри Мур. 21. Луиз Буржуа

Одна из самых известных её скульптур этого периода — «Слепой, ведущий слепого»: вариация на тему «Притчи о слепых» Брейгеля-старшего и одновременно — воспоминание о том, как выглядит обеденный стол с точки зрения спрятавшегося под ним ребёнка.

22. Луиз Буржуа. Слепой, ведущий слепого

Кроме того, Буржуа занималась графикой. Увлёкшись эстампами ещё во время работы в своём парижском магазине, она продолжала печатать их дома на маленьком прессе или в типографии «Ателье 17», которая приехала в Нью-Йорк из Парижа вместе со всей тамошней богемой. В «Ателье» часто бывали Макс Эрнст, Хоан Миро, Ив Танги и ещё несколько десятков именитых сюрреалистов. В это время Буржуа создаёт серию рисунков “Femme Maison” («Домо-хозяйка»), на которых изображены обнажённые женщины с домиками вместо голов. Считается, что это критика представления о женщине как о хранительнице домашнего очага, но сама Буржуа говорила, что это её протест против принятой в искусстве объективации женского тела и пародия на окруживший её сюрреализм.

Среди покупателей гобеленов, которыми торговали Луи и Жозефина Буржуа, было немало богатых американцев с пуританскими вкусами — им, например, не нравилась обнажёнка. Чтобы не смущать их, «неприличные» фрагменты в мастерской вырезали и заменяли заплатками с безобидными цветочками. Отрезанные гениталии валялись по всей мастерской, где маленькая Луиз работала рисовальщицей.

Воспоминания детства — об отношениях отца с матерью и гувернанткой Сэйди или о том, как старшая сестра Генриетта переспала с соседским мальчиком (у сестры были месячные, и Луиз, ставшая случайным свидетелем этой сцены, решила, что Генриетту убивают), — делали тему сексуальности болезненной и, следовательно, привлекательной. Злость на отца, сложные отношения с матерью (смесь жалости и обиды), мечты об убийстве («Я часто представляла, как сворачиваю Сэйди шею»), чувство вины перед собственными детьми — Буржуа могла бы гордиться своей коллекцией комплексов и психологических травм. Доктор Ловенфельд, ученик Фрейда и известный нью-йоркский психоаналитик, лечивший её от депрессии, познакомил свою пациентку с трудами Эрика Эриксона, Мелани Кляйн, Хайнца Кохута, Отто Ранка, Вильгельма Райха, ну и своего учителя, конечно, тоже. Она вела дневники, в которых описывала и анализировала собственные сны, эмоции и тревоги; после её смерти ассистент художницы Джерри Горовой нашёл в её доме несколько коробок с записями.

«Во всех моих работах присутствует амбивалентность. Желание соблазнить, желание спрятаться, желание быть любимой»

Фрейдистские мотивы в работах Луиз Буржуа нередко (очень часто!) выливались в агрессивную сексуальность. «Мужчина и женщина не могут друг без друга», — говорила она и как бы в подтверждение своих слов делала скульптуры, в которых единение мужского и женского начал было выражено максимально доходчиво.

24. Луиз Буржуа. Janus Fleuri. 1968. 25. Луиз Буржуа. Fillette. 1968

Самыми известными стали “Janus Fleuri” («Цветущий Янус», 1968) и “Fillette” («Девочка», 1968). Последняя прославилась благодаря снимку Роберта Мэпплторпа. Зная его как фотографа, исследующего мужскую сексуальность, Луиз Буржуа пришла к нему в студию, неся под мышкой (небрежно, будто клатч) отлитый из латекса помятый член. Так и была сфотографирована.

Буржуа проявляла интерес к феминизму, но отрицала, что в её работах есть какая-то гендерная проблематика: «Мне интересны вне-гендерные проблемы. Зависть, например — это же не женское или мужское чувство». Впрочем, глядя на одну из её самых знаменитых скульптур “Nature Sudies”, трудно поверить, что её интересовали исключительно чувства. Буржуа признавалась, что некомфортно чувствует себя в своём теле. Деталь: усыновить ребёнка она решила всего через год после свадьбы, вбив в себе в голову мысль о собственном бесплодии.

До начала 1970-х Луиз Буржуа была художницей, «широко известной в узких кругах». Она много работала, в 1954 году присоединилась к Группе Американских художников-абстракционистов, познакомилась с Виллемом де Кунингом, Джексоном Поллоком, Марком Ротко, в 1960-х начала делать скульптуры из латекса и гипса, после поездки в Каррару — из мрамора и бронзы, но почти не выставлялась (в течение 11 лет, прошедших с кончины отца — вообще ни разу).

Всё изменилось после смерти мужа. Во-первых, Буржуа начала преподавать: в Нью-Йоркской Школе рисунка, живописи и скульптуры, университете Купер Юнион, Колумбийском и Йельском университетах. Каждую неделю в её доме проходили «Кровавые воскресенья» — что-то вроде портфолио-ревю для начинающих художников, откуда юные дарования нередко уходили в слезах.

Во-вторых, она решила, наконец, выговориться и в 1974 году представила свою первую большую инсталляцию «Разрушение отца». В помещении, похожем на пещеру (или на чьё-то чрево) стоял стол (или жертвенник?) с разбросанными на нём костями и кусками мяса, отлитыми из латекса. Тем, кто не понимал зашифрованных в её работах фрейдистских намёков, Буржуа доходчиво объясняла всё в интервью и аннотациях на выставках, не стесняясь подробностей.

Её карьера пошла в гору, она стала известной и влиятельной, а ретроспектива 1989 года, устроенная MoMA, возвела её на пьедестал. Всем нравились хриплый голос, язвительность и шаманская способность открывать двери в бездну. Буржуа доказала, что искусство может быть достойным и, что уж там, денежным занятием, а женщине необязательно вести жизнь femme-maison — видели бы её теперь отец и муж! Счастье было недолгим: в следующем году умер её старший сын Мишель.

«Я всегда говорила, что я одинокий бегун на длинные дистанции, и мне это нравится»

К 1990-м Буржуа подустала от постоянного выворачивания себя наружу, перестала отвечать на вопросы о детстве и личной жизни и занялась шитьём тряпичных кукол. С ними (как и со всем, что она делала) всё было непросто: одни фигурки, сшитые ею, казались воспоминанием о счастливых часах, проведённых в мастерской матери (где ей не давали в руки иглу, но подарили веру в то, что любую беду можно поправить, соединив разорванное), другие — безголовые совокупляющиеся человечки — продолжали тему сексуальности (и, вероятно, изображали ту самую сцену с сестрой и соседским мальчиком), третьи — беременные, с розовыми комочками в прозрачных животах — изображали саму Луиз, которой порой очень хотелось, чтобы мама «родила её обратно». Все они были сшиты вручную из одежды художницы — как и её мать, хранившая в мастерской сотни лоскутов, она никогда ничего не выбрасывала.

Тогда же Буржуа начала создавать «клетки», в которые помещала небольшие инсталляции. Каждая клетка — и тюрьма, из которой хочется вырваться, и домик, в котором хочется спрятаться, и в зависимости от того, где находится зритель, он может почувствовать себя наблюдателем или объектом наблюдения. В находящихся внутри инсталляциях — скульптурах, личных вещах и найденных объектах — зашифрованы воспоминания о детстве и связанные с ними переживания, причём шифр довольно хитрый: скажем, архитектурные объекты символизируют память, а медицинские банки — «испанку», которой сразу после Первой мировой переболела мать Буржуа.

34. Луиз Буржуа. Лучше бы ты вырос. 1993. 35. Луиз Буржуа. Клетка (Чёрные дни). 2006. 36. Луиз Буржуа. Клетка. 2008

В середине 1990-х Буржуа решила, что клетки похожи на паутину, и начала добавлять к ним фигуры пауков, которые нравились ей как существа трудолюбивые и полезные в борьбе с комарами, мухами и прочим гнусом. Развивая эту тему, она пришла к своему самому, пожалуй, известному творению — скульптуре “Maman”, созданной в 1999 году специально к открытию Tate Modern. Девятиметровая стальная паучиха с 26 мраморными яйцами в сумке на брюшке и сведёнными судорогой ногами была одой матери художницы, которая всю жизнь ткала и шила, молча перенося любую боль.

За первой ретроспективой последовала вторая, затем были Венецианская биеннале, Документа в Касселе, монографии и аукционы. Буржуа была богиней: всем нравилась эта миниатюрная старушка с пауками в голове. Она работала шесть дней в неделю — могла бы работать и семь, но её бессменному ассистенту Джерри Горовою требовался хотя бы один выходной. Горовой, кстати, вспоминает, что каждый её день был борьбой с призраками прошлого, а искусство — это так, побочный продукт. Мало кто мог бы выдержать такой темп, но Луиз Буржуа всего полтора года не дожила до своего столетия. Она умерла 31 мая 2010 года от сердечного приступа, через неделю после окончания работы над очередным проектом.