Философия Digital
Многие воспринимают каждое из этих слов как насмешку и я, признаюсь, из их числа.
Однако, за неимением лучшего наименования для того, чему я посвящаю себя целиком, я вынужден принять это временное прозвище. Мне остаётся лишь надеяться, что вместе с ним мне удастся прихватить и необходимую самоиронию, поскольку — слава богу! — я не могу удержаться от улыбки, когда вижу очередное слово, к которому бойкий современник присобачил англицизм и теперь продаёт за удвоенную цену.
Всякий разговор о философии сегодня приобретает странноватый привкус. Чем стала философия сегодня? Высоколобым переливанием из пустого в порожнее?
До недавнего времени я мог найти философов только в пыльных томах и в лекциях, которые я пропустил на третьем курсе университета в обмен на единственный трояк в дипломе. С тех пор я познакомился с несколькими современными философами, например, с О. Генисаретским, но и это знакомство лишь убедило меня в том, что современному человеку философия потребна только во время секса в гамаке на лыжах и в противогазе.
Но ведь были и другие времена, когда помимо философии людям нечем было заняться в своё свободное время.
Вопросы досуга
Существует расхожее мнение о том, что концепция свободного времени (leisure) широко распространилась в культуре во время индустриализации, когда произошло деление жизни на работу и всё остальное, и постепенно был совершён переход от восемнадцатичасовых рабочих дней с одним нерабочим воскресеньем к знакомой нам пятидневной рабочей неделе.
Однако, ещё в Древней Греции достойным делом считался досуг, освобождённый от ежедневной рутины. Слово, которое греки избрали для обозначения этого досуга, сегодня означает нечто, прямо противоположное его тогдашнему смыслу. Это слово — школа (σχολή, skholē).
Афинский джентельмен во время таковой школы посвящал своё время — отиум — творчеству и дискуссиям, в большой степени философским. Афинский джентельмен размышлял — и беседовал с другими афинскими джентельменами — о том, как устроен мир: вокруг, внутри и вне. Например, можно ли бесконечно делить вещи на всё более мелкие части, или же существует какой-то предел, неделимая частица, атом, меньше которого ничто уже не может быть измельчено. Или, другой пример, что есть чувства, откуда они берутся в человеке и чем живое в широком смысле отличается от мёртвого. Или, наконец, существует ли край мира и что происходит с тем, кто достигает этого края: переливается ли он подобно воде за кромку переполненного стакана мироздания или же парит в окружающей пустоте.
Увы, этот утончённый досуг был доступен только настоящим джентельменам: дипломатам, поэтам и бизнесменам. Простой народ волновали куда более житейские вопросы: свободное время простолюдинов было посвящено театру и кислому вину. К счастью для нашего изложения, у древних греков в ходу была далеко не пятидневная рабочая неделя, поэтому на вопрос о досуге они обычно отвечали так:
Досуг — дело хорошее, но олимпийские игры чаще.
Предназначением же античной философии было доступное для человека объяснение устройства мира во всех возможных его проявлениях. Чтобы рядовому греку не нужно было тратить время на пересуды об этом устройстве.
Это сейчас мы с лёгкостью заявляем о том, что знаем, вращается ли Земля вокруг собственной оси или же вокруг Солнца, какая планета нашей системы называется Плутон, и сколько атомов поместятся на кончике иглы. В античные же времена все подобные суждения могли быть только плодом блуждающей человеческой мысли, кристаллизованной в убеждения. Более того, даже такие прикладные истины как постоянство соотношения радиуса круга и длины его окружности, зависимость водоизмещения от плотности предметов и базовые свойства химических реакций — всё это существовало внутри философии. Неудивительно, что находились джентельмены, которые были готовы бесконечно опровергать или, напротив, утверждать всё новые и новые представления о том, как устроен мир и каково в нём место человека.
По мере того, как представления об отдельных сторонах мироустройства утверждались экспериментальной практикой, эти представления вместе с исследовательским аппаратом выделялись в отдельные дисциплины, а тело самой философии утончалось.
Философия Нового Времени сфокусировалась на отношениях между человеком и миром, человеком и другими людьми. Спустя всего несколько столетий философию начинают использовать для того, чтобы строить эти отношения. Философия мигрирует в идеологию, от устройства мироздания переходит к его строительству.
Например, известная нам марксистская философия объясняла новые феномены социальных отношений, называя их «отчуждением труда», «надстройкой», «эксплуатацией человека человеком» и другими не самыми нейтральными словами, вследствие чего оказалась довольно удобной для построения нового социального строя. Необходимо, впрочем, отметить, что уместность и конструктивность этого нового социального строя уже поставлены под сомнение современными событиями.
Что более важно, роль рядового философа в этой среде оказалась ничтожна. Его «мышление собственными концептами» ограничивается собственной кухней. Философствование в современности становится синонимом заумства, а философией называют правила жизни или статусы ВКонтакте.
Когда меня всерьёз назвали философом, я быдло обиделся.
Со всех сторон обложенный науками и идеологиями, человек привыкает к тому, что живёт в мире, который для него уже исследовали и объяснили. Человеку остаётся лишь воспользоваться одной из тысячи тарелочек с фигурно выложенной пищей для ума.
Однако ближе к концу прошлого века происходит событие, которое по моему мнению способно многократно увеличить потребность человечества в возрождении философской мысли.
В жизни человечества появился компьютер.
Человечество всё больше погружает себя и свою судьбу в культурную и технологическую среду, с рождения которой не минуло и пятидесяти лет. Цифровая среда вокруг нас непрерывно меняется и только-только нам покажется, что темп изменений пошёл на спад, как выходит что-то новое: персональный компьютер, windows, айфон, цифровые очки — и всё переворачивается вверх дном. Конечно, огромное количество людей до сих пор не соприкоснулось даже с первым «чудом» из перечисленных мною, но пока мы здесь с вами сидим и разговариваем, кукрыниксы уже всех этих негров перевешают, и вопрос, думаю, снимется сам собой.
В моей жизни с появлением компьютеров многое изменилось. В этом смысле моё развитие посредством вычислительных устройств опять повторяет развитие человечества, как немногим ранее это произошло с моими жабрами и хвостом. Основное же отличие заключается в том, что я хорошо помню свою жизнь до расцвета компьютеризации и тем более интернетизации всея Руси.
Я помню свой первый компьютер и помню свои первые игры — те, что я написал сам, и записал на магнитофонную кассету рядом с «фирменными». По звуку, который издавал магнитофон при проигрывании этой кассеты, мои игры от прочих ничем не отличались. Немного спустя я изготовил себе редактор, чтобы рисовать спрайты для этих игр.
Через небольшое время я сменил компьютер на другой, но смысл остался: я хорошо знал, что всё, что внутри компьютера появляется, сделано мной, моим отцом или такими же как мы, только поглупее.
Примерно тот же эффект на меня произвёл интернет. Мои вычислительные системы росли вместе со мной и я строил своё представление об их мире — о цифровом мире — как о среде, которая непрерывно меняется. Я хорошо помню, как компьютер уменьшился в размерах от целой комнаты до карманного устройства.
Вот только уже наши дети этого не упомнят, а дети наших детей, вероятно, будут считать цифровой мир данностью, — наподобие той, которой окружающая природа представлялась древним грекам. В самом деле, сегодняшний ребёнок столь же много понимает в устройстве поисковой системы, сколько древний грек был способен рассудить в устройстве системы Солнечной. Конечно, все технические детали будут сохранены в каких-нибудь учебниках, и евангелисты Гугла наверняка будут регулярно читать лекции в своей воскресной школе анализа данных. Но уровень преподавания немногим будет отличаться от того, как астрономия преподносится детям сегодня.
Между тем скорость развития цифровой среды такова, что эта среда не успевает очищаться от окружающих её исторических и технологических условий. Например, все без исключения современные социальные сети построены на протоколах 1990-х годов, а деловая переписка между людьми до сих пор не может избавиться от тяжёлой наследственности SMTP, POP3 и IMAP. К счастью, современному общению-таки удалось выдумать себе несколько новых, более сообразных технологических решений, так что не всё так плохо. Отправив свою фотографию подруге в SnapChat я могу быть уверенным, что никто больше не узнает о моей откровенности, кроме её знакомых, знакомых её знакомых и их знакомых.
Устройство цифровой среды сегодня соответствует нашим привычкам и всё больше их укрепляет — в немалой степени из-за того опасения, что «не поймут-с». Мы привыкли, что интернет — это странички и сайты, которые должны быть доступны бесплатно. Мы привыкли, что за доступ к интернету нужно платить «провайдеру» каждый месяц фиксированную сумму. Мы привыкли, что легальная музыка, кино, книги — всё это можно купить в специальных магазинах и читать в специальных местах, смотреть на специальных сайтах. Мы знаем, что приложения должны стоить от одного доллара до десятки. Мы совершенно точно уверены, что в интернете возможна анонимность, но при этом огромное число сайтов стремятся нас лишить анонимности и мы с радостью соглашаемся на это!
Мы очень много думаем и делаем в отношении цифровой среды потому, что привыкли. Начинаем считать цифровую среду данной нам в ощущениях.
Тогда как эта среда дана нам в исходном коде.
Мы способны изменить существующую среду, если обнаружим принципы, которые скрываются за нашими привычками, за нашими правилами и приёмами. Новое решение, построенное на глубоком принципе, будет легко приниматься людьми, несмотря на то, что расходится с текущим историческим контекстом.
Например, люди сравнительно легко сменили богатый и исторически обоснованный скеуморфизм на плоский динамичный дизайн iOS7. Ранее так же легко была принята новая форма телефона, так непохожая на все телефонные профили, с которыми люди сталкивались ранее. Всего-то стоило уяснить, что телефон людям потребен не только — и не столько — для разговора голосом. Это, кстати, можно было бы подметить и по стремительному развитию SMS, которые превратились из технологического хака в самую востребованную функцию телефона.
Правда, человечество пока не готово принять идею о том, что информация вездесуща и всегда окружает нас, хотим мы этого или нет — если судить по некоторым реакциям на цифровые очки. Я, пожалуй, и сам не хотел бы, чтобы мои очки фотографировали всех, кому я подмигиваю.
Какие же идеи человечество будет готово принять?
Как нам это выяснить в отсутствие у нас каких-либо измерительных приборов? — похожими вопросами задавались и древние греки во время своего досуга. Постоянные дискуссии вокруг подобных вопросов об устройстве мира и получили название философии.
Подобной философией необходимо заниматься в отношении всего, что можно назвать словом «диджитал», которое сегодня стало настолько модным, что никто не берётся определить, женского ли оно рода или мужского — а не это ли признак современной метросексуальной моды?
Я вырос в этой цифровой среде, но я видел мир без неё.
Я ещё помню, что эта среда была сделана нами или такими же как мы. Я знаю, что эта среда отражает фундаментальные принципы, свойственные тем, кто создавал её — и в этой мере отражают наши собственные идеалы, наши собственные тёмные стороны, нас самих.
Потому-то я хочу считать себя одним из немногих мыслителей, которые оборачиваются к окружающей их среде, чтобы задать себе вопрос не о том, каким образом эта среда определяет наше бытие и мировоззрение — чем задавались древние греки, — а о том, как мы вольны изменить эту среду с тем, чтобы она больше соответствовала нашим устремлениям, что произрастают из нашей сути.
