Рябов, “Община” и другие. Возрождение анархического движения в СССР (1986–1988) часть 5
[Создание Общины. Принципы Общины. ПолитТеатр. ФСОК (Федерация социалистических общественных клубов). Журнал Община. Дело Ельцина]
Теперь мы возвращаемся к моменту, когда этот коктейль, о котором я говорил, подпольный кружок, возникший на истфаке МГПИ, выходит из подполья. Это происходит в конце 86-го года. В это время комсомол сказал, что он хочет обновляться. ВЛКСМ сказал “а давайте, у нас будет съезд, присылайте свои проекты”. Ребята решили, конечно, ухватиться за это. Конечно, никто всерьез не рассчитывал перестроить комсомол. Было понятно, что его можно только уничтожить как все подобные структуры. Но это возможность открытой дискуссии, возможность выйти из подполья. В декабре 86-го на истфаке МГПИ возникает инициативная группа по перестройке комсомола. В неё входит Исаев, Шубин, Гурболиков и еще несколько человек. Они провозглашают программу в сущности анархистскую: децентрализация, федерализация. Они находят сторонников. Они выступают на других факультетах ВУЗа. Они выступают в МГУ, в других ВУЗах. Естественно комсомол спустил их идеи в известное место. Но цель была достигнута. Они нашли возможность для открытой пропаганды и это был такой важный шаг к переходу из подполья в надполье. В результате этой дискуссии, когда они проповедали в каком-то мягком виде анархистские идеи.
Надо сказать еще, что тогда еще только Исаев, наверное, осознавал себя анархистом и то не до конца. Это сложный дрейф. Я тут позволю себе один образ, чтобы Вы поняли. Есть такое понятие из мира сексуальных меньшинств каминг аут (coming out), когда человек, который себя считает сексуальным меньшинством, вдруг об этом объявляет, выходит из подполья. Это всегда очень экзистенциально, особенно в нашем гомофобском обществе. Жест, связанный с риском, со страхом, с ответственностью. Я хочу сказать, что для нас в какой-то момент объявить себя анархистами такой же каминг аут. Потому что одно дело прикалываться к анархизму, интересоваться анархизмом, читать. Все показывают пальцем “но мы же знаем, что Вы анархисты”. “Нет. Что Вы, что Вы.” И совсем другое сказать “Я — анархист”. Это примерно тоже самое, что сказать “я — гомосексуалист” и т.д. Это ответственное, страшное потому, что все считают, что анархисты — это бандиты, головорезы, сами понимаете. Поэтому этот процесс растянулся на годы у нас. Самоосознание, вызревание. Это идентичность. Потому что мы возникли в пустыне, где анархизм был выжжен до земли. Поэтому тут уместна эта параллель с каминг аутом. Он произойдет позже. Пока еще нет. Пока еще та группа людей, которая начинает действовать, не считает себя все анархистами. И потом “Община” не будет чистой анархистской группой как Вы увидите. Но Исаев — да, он уже симпатизирует Бакунину.
Что очень важно? Эта компания по перестройке комсомола — первый способ пропаганды своих идей во вне. Этот способ развивать контакты, найти людей, выйти за рамки факультета, института. И постепенно вот эта группа будет выходить за рамки и уходить, потом совсем уйдет. Оставит истфак МГПИ фашистам. Но об этом отдельно. Вызрев на нем в свое время. Но это тоже произойдет через несколько лет.
В 87-м году закончил курс Исаева, Шубина истфак, но не они сами. Сами они в 89-м, поскольку служили в армии. А вот Тупикин их однокурсник и товарищ, например, и многие другие закончили. Сейчас покажу молодого Тупикина. Многие из Вас видели Тупикина современного и очень удивитесь потому, что первую часть своей жизни Влад Тупикиным был серьезным мужчиной с огромной, черной бородой и производил страшное впечатление. Когда я в первый раз приехал в 87-м году на подпольный лекторий на Профсоюзной и там стояло несколько десятков заговорщиков: мальчиков и девочек, и ко мне подошел какой-то суровый мужчина, который мне показался очень старым с черными волосами и жгучей бородой, то я ему сказал кодовые слова “я от Тани Титовой”. Он мне сказал почти как Остап Бендер “я дам Вам парабеллум” не “парабеллум”, он сказал мне “я дам Вам декларацию Общины. Распечатайте и вернете мне”. Так я узнал Влада Тупикина. Вы сейчас посмотрите каким он был. После того, как он приобщился к контр-культурам и стал впадать в панк, он стал сильно молодеть последние лет двадцать. А был он совсем другим. Вот Влад в 87-м году вместе с другим общинником Лешей Плотниковым. Вот такой был Тупикин. Суровый мужчина с бородой. Очень солидный. Тридцать лет он непрерывно впадает в юность. Потом он обрился наголо и т.д. и т.д.. Тупикин состоял в этой подпольной группе “ОК ВРМПА” тоже. Повторяю, из ныне живущих, поскольку Подшивалов уже не ныне живущий, он, в смысле Тупикин, старейший из анархистов современного Советского Союза.
Что дальше? Образовалась группа людей не только из историков МГПИ. В эту группу вошло несколько физиков, физфак. Физфак был у нас очень сильный. Были очень образованные ребята, далеко выходящие за рамки своей науки, мыслящие широко. Появились люди в других ВУЗах.
Следующее изобретение этой группы. О нём надо сказать отдельно. В это странное время полудозволенности, полусвободы, полуподполья было изобретение политтеатра. Это отдельная, интересная история, о которой я сейчас расскажу. Я с удовольствием это вспоминаю. Может кому-то пригодится и в дальнейшем, особенно, если гайки закрутят снова до такой степени как было в 86–87-м. Что очень возможно и скоро случится. Это было время очень интересующие разными идеями. И вот эти люди, о которых я рассказываю, будущие члены “Общины”, КАС, выступали и я через год сам тоже. Я помню, что это была безумная жизнь. Непонятно, когда я учился на истфаке потому, что я одновременно писал в журнал “Община”, бегал во множество мест, ходил на митинги, занимался организацией студенческого профсоюза, занимался организацией лектория и выступал примерно 5–6 раз в неделю в разных местах. И, когда при этом я спал и готовился к занятиям, я не знаю просто. Ну, молодость, молодость. Чего только не бывает в юные годы.
Такая форма как политтеатр. Были разные формы политтеатра. Самая классическая. Представьте. Аудитория. Не важно. Детский сад, школа, высшая партийная школа, факультет, институт, НИИ. Собираются там тысяча, две тысячи человек. Трибуна. Выходит ведущий и говорит: “Дамы и господа. Дорогие товарищи. Конечно, мы все правоверные коммунисты. Все мы любим дело Ленина. Но у нас есть враги. К сожалению, не все социалисты марксисты-ленинцы. Поэтому сейчас будет дискуссия “социализм и демократия”. Вот перед Вами сидят за пятью столами. (Максимальный вариант пять, минимальный два. Максимальная версия — пять столов по два человека.) Врага надо знать в лицо. У нас много врагов. Вот пять столов. За каждым сидит по два человека. Кто эти пять столов? Коммунисты Югославии — раз. Троцкисты — два. Коммунисты КПСС — три. Анархо-синдикалисты — четыре. Социал-демократы — пять.» Потом постоянно приходилось идти по пути минимизации как сейчас говорят оптимизации. Сокращать, сокращать. В итоге всё ужималось до двух пар: социал-демократы и анархо-синдикалисты. По два человека. Им дается по 10 минут. Они излагают свое ужасное кредо. Все начинают, кроме коммунистов КПСС, долбят Советский Союз, Ленина. В то время говорить это от своего лица — сразу сесть., но тут же актеры. В актеров просьба не стрелять. Это ужасно интерактивно. Ужасно весело. Представляете. Каждый со своей стороны говорят всё, что они думают о Советском Союзе, о наших порядках, друг о друге. Потом из зала как правило подсадные утки задают какие-то вопросы. Начинается дискуссия. Зал втягивается. Все разевают рты. Это ужасно как сейчас модно говорить интерактивно, ужасно зрелищно, ужасно просветительно. И в то же время безопасно в каком-то смысле. Потому, что не ты же анархо-синдикалист, ты же изображаешь анархо-синдикалиста, чтобы все знали врага и понимали коварство его учения. Анархо-синдикалиста всегда изображал Исаев. Меня же чаще всего заставляли изображать социал-демократа к моему отвращению потому, что я был одним из немногих, кто читал и Каутского, и Берштейна, и Плеханова. Как мог изображал. Лучше всего, конечно, Шубин это делал. Мы этот политтеатр повторили раз 100. От детского сада до высшей партшколы. Это было невероятно эффективно. Вызывало невероятную реакцию. Т.е. свежо, интересно, увлекательно, драматично. Одно дело скучная лекция, другое дело вот такой театр. И такое говорится.
Это не единственная форма политтеатра, были и другие. Например, то в чем я участвовал в самом начале своей революционной биографии. У нас на истфаке решили устроить дискуссию о профсоюзах. Те, кто знает историю, помнят, что весной 21-го года в партии большевиков прошла дискуссия о роли профсоюзов на десятом съезде, по-моему, самом, который принял переход к НЭПу. Было много фракций. Была фракция так называемая “фракция десяти”, Ленин и компания, был Бухарин, буферная группа, был Троцкий, была группа демцентрализма, а была группа “рабочая оппозиция”, которую заклеймили как анархо-синдикалистов. Представьте себе. У нас тогда истфак находился в маленьком, кирпичном, двухэтажном домике на Сетуне. Набивается в аудиторию на 100 человек 400. Со сцены все это происходит. Для меня это было первое публичное выступление и мне доверили святое — изображать рабочую оппозицию. А я с детства был безумно застенчив и безумно косноязычен. Для меня очень важным шагом было отказаться от бумажек и говорить своими словами. Вы можете даже посмотреть мое выступление и понять насколько я был косноязычен и ужасен. Вот мое первое в жизни публичное выступление перед несколькими сотнями человек. Осень 87-го года. Я читаю по бумажке. И можно понять, что ужасно читаю. Забавно то, что это дискуссия на партсобрании. Они все большевики. А в разгар дискуссии врывается Исаев, который изображает анархиста-матроса, и кричит “наши в Кронштадте подняли восстание”. И все его выносят из зала сразу, чтобы показать, что помимо большевистских точек зрения, есть что-то и помимо этого. Всё это было ужасно забавно, весело, интересно. И таких дискуссиях было очень много. Политтеатр стал для нас таким могучим орудием просвещения, пропаганды, поиска друзей, возможности, не сев, говорить, что ты думаешь. Но началось всё чуть раньше. Я немного забежал вперед. Это станет такой фирменной фишкой, извините за выражение, “Общины” в 87–88-м году.
А началось всё с весны 87-го года. Происходит еще одно важное событие. На истфаке МГПИ там уже появляются всякие интересные стенгазеты и т.д.. И эта группа людей, которая засветилась в комсомольской дискуссии, в марте 87-го устраивает нечто совершенно потрясающее. Надо сказать, что тогда ещё не было Перестройки, было Ускорение. О десталинизации никто не говорил. В этом смысле “Община” на несколько лет опережала большую прессу. Устраивается дискуссия о культе личности, о Сталине. Вот это первое мероприятие, на котором я сам присутствовал в роли зрителя. Я тогда еще был первокурсником, я еще не был анархистом, не был членом “Общины”, ни кем не был. Просто пришел как зритель. Это было невероятно. Это март 87-го года. Это еще такой совок, совок. Вдруг выходят люди и начинают делать доклады о Сталине. Один рассказывает о коллективизации, второй о борьбе в партии. Самой, конечно, бомбой был докладчик, рассказывающий о пакте Молотова-Риббентропа, существование которого тогда естественно отрицалось, — раздел Европы между Сталиным и Гитлером. Как мне рассказывали ребята, которые это делали, мы были уверены, что нас отсюда сразу посадят и повезут, и посадят на Лубянку. Их всего лишь пожурили, поругали, сказали “ая-яй. больше так не делайте”. Я помню, что для меня это было великим потрясением. Я тогда много знал об обществе, в котором живу, но помню как я всё записывал, стенографировал как стенографист, и потом тетрадь с моими записями брали на одну ночь почитать мои товарищи. Это было такой удар, особенно про II мировую войну. Повторяю, сейчас нам всё это банально, сейчас мы знаем про миллионы убитых голодомором, про миллионы раскрестьяненных, про дележ мира Советским Союзом и Германией. Это мы сейчас знаем. А тогда в 87-м году все это услышать прямым текстом было шоком. Конечно, это было сильно.
Вскоре после этого происходит важнейшее событие. Мы сейчас дошли до важнейшей даты, наконец-то. Я рассчитывал дойти до нее в самом начале первой половины лекции, но дошел только сейчас. Это 8 мая 87-го года. Важнейшая дата. Время от времени журнал “Автоном” делает календарь анархических дат на очередной год. И в некоторых из этих календарей это дата у нас отражена. Это дата может считаться, в каком-то смысле, одной из точек отсчета современного анархизма. Вот эта группа ребят, историков, физиков, организовавшая дискуссию о Сталине, некоторые из которых состояли до этого в подпольной “ОК ВРМПА”, которые до этого провели дискуссию по комсомолу, решили, наконец-то, оформиться. Они собрались в одном из зданий нашего ВУЗа, по-моему, это было на Пироговке, но я не уверен. Их было 20 с чем-то человек, мальчиков и девочек, в основном историки, два физика, и провозгласили историко-политический клуб. Очень скоро он переименовался историко-политическое объединение “Община”. 8 мая 1987 года день рождения “Общины”. Мы потом широко его праздновали через год в 88-м году. Потом традиция празднования этой даты отпала. Но это, конечно, очень важная дата. Это не просто выход из подполья, а некое оформление организации.
Почему “Община”? Потому что это слово намекало на симпатию к народничеству, народническому социализму, народнической традиции. Надо сказать, что “Община” была полуподпольной организацией. Я тогда был вне её. У меня было несколько друзей из Общины, которые фактически меня потом в неё привели, и однокурсников и товарищей и приятельница. И никто не знал толком. Все знали, что есть Исаев яркий, который выступает, мелькает, но никто не знал сколько человек в Общине. Я помню, что вокруг Общины ходили ужасные обывательские слухи. Мои однокурсники рассказывали, что когда человека принимают в Общину, то выносят флаг, на котором портреты Бакунина и Лаврова. Это, конечно, бред. Ритуал приема в Общину был очень простой. Когда человека принимали в нее, выключали свет, чтобы он не стеснялся, и задавали ему неприятные вопросы о его взглядах, убеждениях. Вот весь ритуал. Никакого флага не выносили. Вот такие слухи ходили как будто это какие-то масоны ужасные, законспирированные. Это был действительно полуподпольный феномен. Что есть Община все знают, что она есть никто толком не знает.
У меня есть тут немного публикаций официальной печати тех лет. Я захватил одну из первых статей в нашей институтской газете “Ленинец”. Вот газета Собеседник, которая тогда возникла как приложение к “Комсомольской правде”, тут про разных неформалов, в том числе и про Общину, т.к. она сразу заняла очень видное место среди неформальных групп. Наши статьи с Исаевым “Что в арсенале у Общины”. Нас долбили в официальной прессе. Статья Антонова в нашу защиту. Все это в нашей местной многотиражке, которая была намного живее, интереснее, чем сейчас, хотя и перестала быть “Ленинцем” с тех пор.
Сразу скажу несколько принципов, на которых началась строиться Община. Эти принципы войдут в плоть и кровь анархизма.
Первый принцип — федерализм. Община как только она стала историко-политическим объединением стала строиться как федерация секций. Если мы предлагаем обществу федерализм, то мы его строим на себе. Я перечислю эти секции, некоторые из них были полудохлыми, некоторые реальными. Это редакция журнала Община. Это очень забавная секция, название которой отражает любовь к Стругацким многих участников группы — Комкон. Вы может знаете, у Стругацких есть такое понятие “комиссия по контактам”. Это группа, отвечающая за внешние связи, за выступления и т.д. Третья секция — секция по рабочему самоуправлению. Четвертая секция — педагогическая. Пятая — экологическая. И еще какие-то. Не помню. В педагогической секции было всего несколько человек. Она была полудохлой. Секция по рабочему самоуправлению, ее лидером фактически был Шубин. Я собственно в неё и попал осенью 87-го года. Мы собирались на квартирах, кафе, обсуждали проблемы производственного самоуправления. Даже ходили на какие-то заводы. Я сейчас покажу как проходили наши неформальные заседания. Есть фотографии тех лет. Это мы в Химках у одного нашего товарища. Секция производственного самоуправления. Вы узнаете, где я, где Шубин, а где остальные. Наиболее живой была редакция Общины, Комкон, а потом возникла секция по лекторию. И считалось, что эти разные секции как-то координируются, проводят общие собрания. Попытка внедрить принцип федерализма в себя более менее успешна.
Второй момент, который стал важным принципом для Общины, а потом для КАС, мы работаем во вне. Мы не секта, которая варится в себе, занята собой. Нет. Я как часто повторяю, быть анархистом. Это невозможно заниматься анархизмом. Можно заниматься рабочим движением, антифашизмом, экологией, феминизмом. И в этом смысле, хорошая черта Общины, потом и КАС, 90% деятельности во вне. Мы стимулируем какие-то движения, участвуем в экологической борьбе, в рабочей, в студенческой.
Впоследствии осенью 87-го года сформировался третий принцип, я скажу как, который станет тоже главным для анархистов, и будет резко отличаться от господствующего в СССР и записанного во всех комсомолах и партиях принципа демцентрализма. Есть такой принцип демократического централизма. В сущности это централизм. Демократический здесь просто для красоты. Всё сверху вниз. Сверху спускаются приказы, а низы должны подчиняться. У нас всё было по-другому. После того кризиса, о котором я сейчас расскажу, осенью 87-го года. Меньшинство, если оно не согласно с большинством, то оно может не участвовать в том, что решило большинство. Оно не может препятствовать, но не обязано подчиняться. Еще такой важный принцип для анархистской этики, субкультуры.
Всё с самого начала в Общине развивается: федерализм, работа во вне, принцип того, что меньшинство не обязано подчиняться большинству, только не препятствует его решению.
С самого начала Община стала играть огромную роль в формирующемся неформальном движении потому, что очень пассионарные люди, связи, Исаев, Шубин и другие. И дальше происходит событие очень важное.
Осенью 87-го года появляется первый документ Декларация Общины, программный документ. И там звучит знаменитая фраза Бакунина, которая была нашей мантрой “Свобода без социализма — привилегия и несправедливость, социализм без свободы — рабство и скотство”, т.е. мы не хотим как есть в СССР, мы не хотим как есть на Западе, мы не хотим капитализма, не хотим социализма государственного, авторитарного. Там уже анархистские, народнические тенденции очень ярко видно.
В августе в 87-го года происходит такое важнейшее событие. Повторяю, каждый день что-то происходит. Расширяется как бы зона свободы. Происходит выход из подполья постепенный. Так вот либеральная часть руководства компартии во главе с таким известным человеком, прорабом перестройки, членом политбюро Александром Николаевичем Яковлевым решили, давайте попробуем, что получится, если мы соберем всяких неформалов, конечно, под нашим контролем. И в августе 87 происходит съезд неформалов, только что зародившихся, вышедших из колыбели, в ДК Новатор в Москве. Это называется формально встреча-диалог “Общественные инициативы в перестройке”. Это встреча имела колоссальное значение. Собрались десятки групп маленьких, карликовых, фиктивных, реальных, из разных концов страны, социалисты, конечно, ленинисты, диссиденты, интербригады, экологи. Собралась масса людей. Я на ней не был, сразу скажу. Меня на неё звали, но я тогда проворонил. Там, например, произошла историческая полемика Исаева и Новодворской. Потом они несколько раз спорили, я несколько раз присутствовал на их дискуссиях. Это было потрясающе. Новодворская потрясающая оратор, Исаев потрясающий оратор. И когда два потрясающих оратора друг друга бьют в хвост и гриву — это упоительно. Новодворская говорила “долой СССР”, “долой социализм”, “даешь нормальное, западное общество». Исаев полемизировал с ней как социалист. Впоследствии такие дискуссии проходили еще множество раз. Было принято такое историческое решение, это очень важно, на этом двухдневном заседании создать сеть неформальных групп, которая получила название ФСОК Федерация социалистических общественных клубов. Это была такая легализация и выход на другие города. Десятки клубов, которые формально говорили, что они социалистические. В некоторых группах было 2 человека, 3 или они были формальны. Кого там не было.
Решающую роль в этой межгородской структуре играли две группы, очень конкурирующие и тянущие на себя одеяло.
Одна группа это был Боря Кагарлицкий, известный человек. Борис Юльевич Кагарлицкий. У него была группа “Социнициатива” (СИ). Кто такой Кагарлицкий? Он среди всех выделялся зрелостью, опытом, репутацией, хотя слегка подмоченной. Борис Юльевич Кагарлицкий — человек среди двадцатилетних юношей и девочек, тогда тридцатилетний, зрелый муж.
Он еще в начале 80-х годов участвовал в подпольной кружке молодых социалистов, о котором я упоминал. Кружок раскрыли, всех судили, но не посадили. Говорили, что на этом следствии Кагарлицкий вел себя очень малодушно, дал показания на одного человека, про которого никто ничего не знал, кроме него, и этому человеку дали 7 лет, Ривкину. Тот сел, потом мигрировал. Перед миграцией дал интервью, где сказал, что сел из-за Кагарлицкого. Поэтому у Кагарлицкого была подмоченная репутация немножко. Кагарлицкий человек из таких элитарных кругов. Его родители видные академисты. Сам он известен на Западе. Такой известный социалист. Много читал. Кроме того, что совершенно удивительно для конца 80-х годов, у него был компьютер. Тогда компьютер, это было чудом, ни у кого его не было. А Кагарлицкий со связями на Западе, с опытом репрессированного, диссидента, с компьютером. В общем, это была большая сила. Власти иногда даже говорили, что Кагарлицкий это агент ЦРУ, который портит хороших мальчиков и девочек. В частности в 88 году вышла погромная статья в Комсомолке “Самозванцы и самодельщики”, которая говорила, что вот есть такая чудесная организация ФСОК, общинники всякие, хорошие молодые комсомольцы, а есть ужасный, старый диссидент Кагарлицкий, который портит их. Потом они издали маленькое опровержение, где объясняли, что немного погорячились и авторов, которые не существовали в природе, а были псевдонимами, им отказано в сотрудничестве.
У Общины с Кагарлицким всегда были отношения любви-ненависти как у Оруэлла с Евразией и Остазией и Океанией, этих трех стран. С одной стороны Кагарлицкий отчасти был учителем Исаева и Шубина. Он ввел их в основу конспирации, рассказывал им о разных идеях социализма. С другой стороны, он был таким конкурентом.
Кагарлицкий был государственный социалист. Он мечтал создать соцпартию. У него была гибридная идея из Грамши, Троцкого, в общем, он был бесконечно далек от анархизма. Я помню, что мы тогда в журнале Община напечатали его статью “Грамши и мы” и все шутили над этой статьей и говорили “мы с Грамши” по поводу её названия.
Кагарлицкий был тяжеловес, у него была группа, у него был журнал “Левый поворот” самиздатовский, связи на Западе, компьютер и все такое, и опыт сидельца.
Вторым таким тяжеловесом в ФСОК оказался Община потому, что на фоне групп из 2–3 человек, а в Общине 20–30 человек и сильные лидеры и четкая позиция. Впоследствии вокруг Общины и тех групп из ФСОК, которые на неё ориентировались, возникнет первая всесоюзная организация анархистов Конфедерация Анархо-Синдикалистов. Но произойдет это только через полторы года. Как бы все быстро не происходило, тем не менее требовалось время. Запомните эту аббревиатуру — ФСОК Федерация социалистических общественных клубов как такая межгородская сеть полулегальная, которая позволяла выходить за рамки факультета, ВУЗа, но и города. И Община развела большую активность.
Примерно в это же время, точно я не помню, происходит прорыв международной изоляции. И происходит он с помощью шведов. Есть такая организация, может она существует до сих пор, я не знаю, НекстСтоп (Next Stop — следующая остановка) — это такое международное движение, когда люди из разных стран едут в какую-нибудь страну, НекстСтоп такая-то страна, приезжают туда, тусуются, встречаются, налаживают связи. Эта организация в 87 году объявила НекстСтоп СССР. Приехала куча молодежи с Запада в Советский Союз. Среди этой молодежи были шведские синдикалисты из САК и тогда возникли контакты. Тогда впервые возник выход из международной блокады и впоследствии нежная любовь между анархистами России и шведскими синдикалистами, о чем я расскажу подробнее в следующий раз. Но началось всё тогда, благодаря этой самой НекстСтоп.
Возникает клуб Община, Федерация социалистических общественных клубов. Постоянно идут дискуссии, лектории.
Еще очень важный момент ассоциированным членом клуба Община была группа Альянс. Это были школьники. Они считались автономной секцией Общины. Они же входили в ФСОК. Школьники, там ядром было 4–5 человек, их будет чуть побольше. Чем они занимались? У них был свой исторический семинар, который вел Исаев. Исаев им рассказывал про анархизм, про левых эсеров. Они занимались вопросами самоуправления. Они издавали стенгазету, которую вешали в разных школах, “Баррикада”. Хорошее название для стенгазеты. Самое главное, в самом начале 88 года в своей школе они устроили забастовку. Забастовка длилась 1 час. Но в то время забастовка в СССР все равно, что вооруженное восстание. Всё РОНО стояло на ушах. Всё начальство стояло на ушах. Представьте, забастовка. Пусть час и в одной школе, тем не менее. Я уже не помню повода как это происходило. В общем, была такая боевая группа школьников как Альянс. Как понимаете название Альянс не случайно, оно намекает на Бакунина и вызывает ряд ассоциаций вполне понятных.
Самое время показать Вам значки. Их сегодня немного. Первый значок был мне подарен одним из школьников Альянса в 87 году. Первый мой неформальный значок — Бакунин, вырезанный из какого-то школьного ученика. Тогда все носили значки. Сейчас никто не носит, а тогда был фетишизм. Скажем, фашисты, памятники узнавали друг друга, знаете по какому, по значку Георгий Победоносец. Георгий Победоносец обозначал, что ты из Памяти, ты такой черносотенец. И все носили значки. Я вам потом покажу значок КАСа. Этот значок отражает ту эпоху. Мы сейчас как раз перейдем. Вы, конечно, узнали кто это. Борис Николаевич. Значок то же 87 года. А это вот брелок шведских синдикалистов САК. Я долго на нем носил ключи, пока он не сломался. А это несколько значков, отражающих ту эпоху.
Следующее важнейшее событие — это с сентября 87 года у нас, не у нас пока еще, я пока рядом, появился журнал Община. Этот журнал сыграл главную роль в создании анархистского движения. Так было всегда и 100 лет назад вокруг Искры возникали социал-демократы, вокруг Революционной России — эсеры, также и тут. Никакого интернета нет, информации нет. В сентябре 87 Община начала издавать журнал с тем же названием Община. На нем был двойной гриф “журнал историко-политического объединения Община” и “Федерация социалистических общественных клубов”.
Какую он проделал эволюцию. Он издавался на машинках на папиросной бумаге. Я сам с самого начала принимал участие в его выпуске. Как это происходило? Человек из редакции давал мне и моему товарищу экземпляр. Вот это аутентичный экземпляр. Правда уже 27 номер. Машинка брала 7 копий на папиросной бумаге. Он нам давал 1 экземпляр на неделю. Мы делили его пополам. Печатали по полномера. Соединяли. Получалось 7 номеров. 6 возвращали в центр, один себе, и у нас он шел по рукам. Т.е. страшный голод на информацию. Вот так размножалась Община в первое время.
Я принес номера, но надо заметить, что у меня в основном копии. Почему? Один архив, государственный ГОСПИ, у меня взял огромную часть моих материалов, хотя и государственный архив, ну, ничего нельзя поделать, там есть фонд имени меня личный, где 60 папок кое-каких материалов они позаимствовали у меня, в том числе и самое ценное, многие номера Общины. Кое-какие номера у меня остались. Аутентичный номер 19. Остальное копии плохого качества.
Как эволюционировала Община? Сначала это был журнал, выходивший раз в месяц в два, теоретический. В качестве девиза сначала журнала Община, а потом КАС, “Власть народам, а не партиям”. Этот лозунг навеян Кронштадтом. Там «Власть Советам, а не партиям». Конечно, с точки зрения ортодоксального анархизма анархизм, который призывает к власти пусть и народа, это не совсем анархизм. Вы сами понимаете, нельзя сейчас требовать, что было тогда. Вот так выглядел журнал. Сначала он выходил редко, когда сборник теоретических материалов. Потом возникла потребность в оперативной информации.
Весной 88 года помимо журнала Община возник еженедельный бюллетень, который назывался “Хроника общественного движения” (ХОД). Его издавал Влад Тупикин. Как он его издавал? Я сейчас его покажу. Я принес все 5 номеров ХОДа. Влад Тупикин садился за телефон и обзванивал разных людей, записывал что-то, печатал на машинке и распечатывал. Что, где случилось, произошло заседание лектория там-сям.
В марте 88 было принято историческое решение, которое все изменило. После очень долгой дискуссии, решение как обычно предложил Исаев. Мы говорили, что очень важно издавать оперативное издание, которое сочетает теорию, историю, информацию, издавать часто. И было решено, что журнал — это наше главное дело, всё вокруг него, всё подчиняется ему, чем бы мы не занимались: просвещением, дискуссиями, главное — это журнал. Все в него пишем, все мы его размножаем. Было решено издавать его раз в 2 недели и соединить “Хроника общественного движения” и теоретическую часть. Так получилось, то что в 19 веке назвали бы, был такой жанр, историко-революционное обозрение. Т.е. не толстый журнал, не газета, что-то среднее. И что получилось? Журнал, который выходит, как считалось раз в 2 недели, но реально реже, но не сильно реже — раз в 3 недели, в 4. Тиражи наращиваются. Сначала машинка, потом ризограф, потом начали печатать машинописным способом, печатали в Прибалтике, тогда все печатали в Прибалтике. Прибалтика была самой свободной частью Советского Союза. С 89 года там уже можно было все печатать. Тиражи росли. И к концу Общины, к 90–91 году, тираж достиг 10–30 тысяч. Я, по-моему говорил, однажды Исаев нам сказал: “а Вы понимаете, ребята, что мы издаем самый массовый анархистский журнал в мире.» И мы почувствовали себя невероятно крутыми.
Что стало секретом Общины? По мнению всех исследователей самиздата Община один из пяти лучших журналов самиздата. Во-первых, история. История тогда заменяла теорию. У нас был ряд рубрик. Они были издевательскими. Например, “с того берега” по-моему, нет “с того берега”, я не помню как называлось, но типа взгляд врагов, и под это дело мы печатали разные документы анархистов, кронштадтцев и т.д. Был целый ряд исторических рубрик и статей. Какие-то аналитические статьи. Хроника, где, что случилось. Все это рвалось на части.
При этом у Общины появился замечательный художник, как только она стала выходить не на машинке. Художника звали Николай Лысов. Он писал под псевдонимом Соболев. Он делал потрясающие картинки, невероятно остроумные. До сих пор мы их используем. Например, можно долго говорить почему плоха партийная система, но вот картинка на обложке Общины: сидит лягушонок и держит транспарант “Да здравствует двухпартийная система”. Сзади облизываются две головы: лев и тигр. Это стоит целой статьи. Или вот, например, против националистов. Вот видите стоит мужик, похожий на члена Памяти, и показывает на две двери, где М и Ж. Это не то, что Вы подумали.
Это Жиды и Масоны. Или, например, смотрите. Это уже правда 89 год. Шахтер, когда начались шахтерские выступления, бюрократ, который держит перед ним колбасу, и шахтер, который взбесился и повернул не туда.
Или вот, например, озверевшие рабочий и колхозница
Замечательные разные рисунки. Все они были умные, остроумные, идейные. Вот, например, обложка 21 номера Общины. Не народ для социализма, а социализм для народа. И т.д.
Все эти составляющие: оперативность выхода, информация, замечательные тексты по истории, аналитика, замечательный художник, — это вело к тому, что разрасталась сеть кружков и групп, распространявших Общину. И потом стали возникать как грибы группы, ориентировавшиеся на этот журнал. И как понимаете, они и составили будущий костяк Конфедерации Анархо-Синдикалистов.
Я очень долго не входил в редакцию Общины. Я как все писал в неё, распространял её. У меня был ряд поручений, например, я ходил на все армянские акции. В это время начинается армянско-азербайджанский конфликт. Армяне, например, собирались на армянском кладбище, устраивали митинги, потрясали кулаками и кричали “Карабах, Карабах”. Я всё это описывал и писал статьи в Общину. Или я ходил, была такая площадка ДемПерестройка, был такой клуб Демократическая перестройка в Центральном экономико-математическом институте, знаете на Профсоюзной есть такое огромное здание, которое в народе называют “Дом с ухом”, там лента Мёбиуса. Там была площадка, где собирались все неформалы, обсуждали, что происходит. Я писал репортажи, иногда теоретические тексты. Почти до самого конца Общины я не был допущен до самой редакции, а был одним из корреспондентов. Тем не менее, это была наша душа, наше сердце, наше ядро. Оперативное, остроумное, реагирующее на всё издание, с хорошими иллюстрациями, с растущими тиражами. Повторяю, вокруг Общины начинает расти движение. Но это я забежал вперед.
Осенью 87 года происходит ещё одно важнейшее событие, которое явилось очень важным кризисом в нашей истории, так называемое дело Ельцина. Я должен сначала в двух словах напомнить, что случилось, потом рассказать как в этом участвовала Община, а потом рассказать, извините, о себе самом потому, что я в этом тоже участвовал и собственно с этого началось по-настоящему моё неформальство. Это может быть интересно. Кратко. В октябре 87, когда отмечалось 70 лет Октябрьской революции, на заседании политбюро выступил Ельцин. Он там ругал Лигачева, ругал Горбачева, говорил, что надо уходить из Афганистана, ругал привилегии. В общем, было резкое выступление. Оно всех поразило. Вскоре после этого было решено его снять. Сняли его в очень резкой форме. Созвали Пленум Московского горкома партии. И Пленум был совершенно в эстетике 30-х годов. Все те, кто вчера служили под Ельциным, говорили, что мы всегда знали, что он предатель. А он говорил “Да, да, виноват. Прошу меня расстрелять» и т.д. Эстетика была совершенно в духе судов над Зиновьевым или Бухариным. И все это чудовищно. Все это произвело очень сильное впечатление на общество. Сначала таинственность, эту речь Ельцина никто не публиковал, но все о ней говорили. Потом это снятие, потом сама эта чудовищная атмосфера травли. Я понимаю, что в свете всего дальнейшего, когда мы знаем, что потом будет с Ельциным, все это выглядит, конечно, иначе. Повторяю, посмотрите на эти события изнутри их.
Теперь, что происходило в стране, что происходило с Общиной, и что происходило с Вашим покорным слугой. В стране произошли определенные волнения на этой почве этого кризиса, дела Ельцина. Например, в МГУ произошли студенческие беспорядки. Собрался митинг из 400 человек, после которого двое студентов были исключены из университета. Многие ВУЗы лихорадило. Власть боялась, что будут какие-то волнения. В Свердловске, на родине Ельцина, 7000 человек вышло из комсомола в знак протеста. Т.е. были какие-то серьезные протесты.
Что касается Общины. Там шли долгие дискуссии. Стала просачиваться информация задолго до официального объявления о снятии Ельцина с поста Первого секретаря горкома. И стали через споры, одни говорили, что мы должны выступить не за Ельцина, что нам до партийного начальника, но за гласность в этом деле, против таких методов расправы. Другие говорили «нет, мы не должны». В конце концов это привело к серьезному расколу Общины, как Вы понимаете, на исаевцев и шубинцев. Исаевцы говорили “мы должны выступить” и были радикальны, а шубинцы были мудры и говорили “не должны выступать, нечего нам впрягаться в эту историю”. Как раз именно тогда был принят тот принцип, который я сказал, что если меньшинство не согласно, то оно не обязано участвовать в делах большинства, но не должно препятствовать.
Большинство пошло за Исаевым как обычно. Это привело к тому, что сначала подписывались обращения за гласность в этом деле, а потом, когда все стало ясно, в районе 7 ноября был устроен пикет. Несколько человек Общины: Гурболиков и другие встали с портретом Ельцина. На них набросилась милиция, стали его рвать, народ сбежался и все кричали: “смотрите, они рвут портрет члена политбюро”. Был страшный скандал. Ребят свинтили. Всё не закончилось посадкой. Времена были более вегетарианскими, к тому же власть боялась народа больше, чем он её. Все боялись друг друга — это было очень смешно. Я сейчас про это расскажу.
Я помню, что тогда власть боялась, что будет какое-то массовое волнение, и в ВУЗы присылали своих инструкторов, которые ходили и смотрели как бы чего не вышло, как бы народ не разбушевался. И все тряслись. И одни и другие тряслись.
В конце концов получилось интересно. Комитет комсомола Москвы вынес общинникам: Исаеву, Шубину строгий выговор, а поскольку демцентрализм предполагает санкционирование решения верха низом, то однокурсники Исаева и Шубина это решение не приняли и это решение о выговоре отменили. В общем, был скандал, было задержание, был первый опыт уличной акции, был полураскол. Это была Община.
Продолжение. Часть 6 Как я стал неформалом. Лекторий. Подпольная маёвка. Незаконная демонстрация по ул Горького (Тверской) под черным флагом. Раскол ФСОК. Студенческий недопрофсоюз ОК СУМ (Оргкомитет Союза Учащейся Молодежи). Вопросы и Ответы.
Часть 1 Введение. Эпоха
Часть 2 Литература
Часть 3 Неформалы. Иркутск, Игорь Подшивалов. Питер, Петр Рауш
Часть 4 Москва. Истфак МГПИ. “ОК ВРМПА” (Оргкомитет Всесоюзной Рабочей Марксистской Партии). Андрей Исаев. Александр Шубин. Владимир Гурболиков. ДемСоюз.
