Наблюдатели на выборах: переходим от обороны к атаке
Выступление Евгения Гордиенко на ежегодном Алисолектории — вечеринке в стиле TED, организованной Алисой Кузнецовой. Евгений Гордиенко — координатор наблюдения в районе Зюзино.
Большая волна наблюдения за выборами 2011–12 годов стала катализатором изменений в избирательной системе. Мы попробуем на примере одного района Москвы понять, почему спустя пять лет избирательная система капитулировала перед организованным наблюдением и не решилась на фальсификации в день голосования.
Здравствуйте. Меня зовут Евгений.
Я наблюдаю за выборами и координирую наблюдателей в районе Зюзино. Это, в принципе, обычный спальный район в Москве, он отличается от соседних только тем, что жители Зюзино уверены, что это лучший район в мире. Я начал наблюдать в 2009 году еще до того, как это стало мейнстримом, и что меня удивило в 2011-м году на выборах в Госдуму — то, что власть дала фальсификаторам карт-бланш. То есть было явно проговорено и ни от кого не скрывалось, что за всеми нарушениями на выборах не последует каких-либо правовых проблем — преследования, какого-то порицания, если результаты выборов будут такими, как власть их ожидает.
Много было людей, которые стали наблюдателями, чтобы посмотреть, как это вообще будет происходить, и проходило это довольно ужасно. Их оттуда выдворяли, удаляли, иногда силовыми способами, и закон нарушали прямо при наблюдателях, кроме самых стеснительных фальсификаторов.
Многим людям это не понравилось. Они рассказали своим знакомым, своим друзьям и вышли на уличные протесты, благодаря которым немножко изменилась ситуация с выборами. Власть решила, что нужно повышать доверие к выборам, и это было объявлено некоторой такой задачей. Что это значило?
Это не значило, что фальсификаторам нужно куда-то увольняться и выходить на пенсию. Это значило, что нужно фальсифицировать так, чтобы это было не на виду. Желательно, когда никого рядом нет. Или как-то скрывать это. При этом в марте 2012 года были совмещены президентские выборы и выборы муниципального совета. Мне кажется, выборы самого нижнего уровня — самые интересные для наблюдения, потому что результат одного участка, одной участковой комиссии прямо влияет на распределение мандатов в местном Совете депутатов. Тогда ещё больше людей тоже решили посмотреть, что будет, как доверие к выборам будет повышено, и зашли как наблюдатели, а некоторые уже стали членами избирательной комиссии.
В принципе, днем было все хорошо. Я расскажу про один участок, где действительно нас обманули, и мы знаем, как. Участок 2099, там было четыре наблюдателя, и они были удивлены тем, как хорошо прошел день голосования, без каких-то нарушений, всё подсчитали тоже очень прекрасно, без проблем. И огласили результаты, которые полностью совпадали с результатами волеизъявления на этом участке. Тем не менее, протокол по муниципальным выборам не подписывали, ждали, и в итоге они ушли спать под честное слово, что им позвонят и пригласят их чуть-чуть попозже подписать все документы. Это, конечно, не сработало. Утром они обнаружили, что в электронной системе на сайте ЦИК совершенно другие цифры.
60 голосов было переписано от независимого кандидата в пользу директора детского садика, которая потом 5 лет «работала» в Совете депутатов. То есть вместо избранного независимого активиста депутатское кресло заняла женщина, которой честных голосов избирателей не хватило.
Было очень обидно.
Естественно, правовые какие-то способы восстановления справедливости уже тогда не работали. Мы поняли, что нужно готовиться к следующим выборам 2017 года, и я тоже для себя решил мстить. Ну, 5 лет — в принципе, довольно хороший срок, чтобы остыть и подавать холодным… наблюдение. Поэтому мы готовились, и в 2015 году я зашел в вышестоящую территориальную комиссию, которая, собственно, для местных выборов является организующей.
Кроме всего прочего, такой государственный курс на повышение доверия к выборам привело к тому, что нарушения закона и фальсификации перешли от дня голосования в период, предшествующий этому.
То есть не регистрировали кандидатов, которые могли бы составить реальную конкуренцию действующей власти, или каким-то другим способом добивались того, что они не попадут в бюллетень.
В итоге в 2013 году, в 2014 и даже на выборах в Госдуму в 2016 году мы в Зюзино не видели серьезных нарушений в день голосования, которые бы действительно могли назвать фальсификацией.
Люди тоже… Те, кто наблюдали, говорили, что это все закончилось, в Москве не будет больше фальсификаций, но не всех я смог разубедить.
Плюсом к 2017 году было то, что фальсификаторам надоело. Они 3 года сидели без зарплаты. То есть на основной зарплате, без толстых конвертов. И некоторые поувольнялись, перешли куда-то еще, какие-то другие нашли способы нелегального заработка для себя.
К 17-му году нас уже больше было в территориальной комиссии. Нас уже было двое членов комиссии с правом решающего голоса, и 8 наблюдателей с разными статусами. Мы старались не повторять тех ошибок, которые были в 2012 году. В том числе в УИКе 2099. Все 4 человека, которые были на том проблемном участке, они были хорошо знакомы друг с другом, и возможно, это привело к тому, что они приняли неправильное решение. Ночью, устав (это можно понять), но они всё-таки покинули участок все вместе. Поэтому всех, кто приходит к нам, имея дружеские связи, я стараюсь расставлять на разные участки. Одна из девушек, которая наблюдала, работала в этой школе, и после этого случая в 2012 году работать ей было очень проблемно, конечно, с этими фальсификаторами, поэтому стараемся сделать так, чтобы никаких долгосрочных связей у наблюдателя и у членов комиссии не было заранее или они не возникали бы.
Еще важный момент: в 17-м году такой курс на доверие к выборам привел к тому, что регистрировали всех. Удивительно, никого не срезали по подписям. Все, кто хотел и готов был приложить минимальные усилия, попадали в бюллетень. Тем не менее, власть «сушила» явку: никого не информировала о выборах. Возможно, вы тоже, если живете в Москве, видели это. Если к вам не пришел человек, который баллотировался, вы вообще могли не знать, что какие-то местные выборы проводятся.
И что в итоге? В 17-м году диспозиция была уже намного лучше как для наблюдателей, так и для всех оппозиционных кандидатов. То есть мы в открытую боролись с нарушениями несколько лет подряд, и то, что мы научились делать, то, что мы умели, мы хотели делать максимально публично для того, чтобы каждый человек, которому могло поступить предложение нарушить закон в день голосования, сказал:
«Вы знаете, там есть какие-то наблюдатели. Давайте мы ничего не будем обещать, давайте мы аванс не будем брать. Получится или нет, не знаю».
Что касается экономики нарушений… Вообще депутатское место в муниципальном совете просто по вознаграждению от города — это примерно 1 миллион 200 тысяч рублей за 5 лет. Вроде небольшая сумма, но незаконные возможности для депутатов, какие-то злоупотребления, которые они могут делать с помощью своих небольших полномочий, позволяют удвоить, утроить эту сумму легко. И соответственно, мы знаем, что в Москве предлагали несколько раз наблюдателям за копию протокола, по сути — самое важное доказательство фальсификаций, суммы от 250 тысяч рублей. Просто продать эту копию протокола, которая у них есть. Вместо того, чтобы публично ее демонстрировать или каким-то образом добиваться восстановления прав.
Пожалуй, важный момент, который мы не умели в 12-м году и научились к 17-му — мы поддерживали наблюдателей, которые находились в участковой комиссии, где затягивали процедуры. Где не подводили итоги или не выдавали копию протокола. Зайти туда в 12-м году после начала подсчёта голосов было практически невозможно. В 17-м году мы это научились и делали. Копии протоколов, которые собирались по району, оказывались у меня в руках в территориальной комиссии раньше, чем оригинал был привезен председателем. И по факту, такая стопочка документов, которая у нас есть, не давала возможности думать, что мы не контролируем какой-то участок. Да, была пара участков, документы с которых мы получили позже. Но никто не знал, какие, это знали только мы.
В итоге самая финальная часть подведения итогов работы участка— это система ГАС «Выборы». Такая система, введя в которую данные по итогам голосования, невозможно их выпилить без следов. И оператор, системный администратор этой базы данных, он, по сути, никогда не является фальсификатором. Он работает не в территориальной комиссии, а в вышестоящей, московской. Московская, как и ЦИК, очень хочет иметь чистые руки после каждых выборов, поэтому не ввязывается в фальсификации. И можно заблокировать введение неправильных данных, если иметь копию протокола на руках. Мы были готовы это сделать.
И последнее, что хочу сказать…
Мы точно знаем, что в префектуре в 2017 году в два часа ночи было совещание про то, как отнять большинство у местных активистов, которые, мы уже точно знали, его брали в совете депутатов.
И два часа самые злостные фальсификаторы, которые с 12-го года работали, убеждали префектуру, что уже поздно, они уже не смогут это сделать никак. Они выходили, конечно, в слезах, но так и было по факту. Если у кого-то есть вопрос — могу ответить.
Вопрос из зала 1: А в чем переход в нападение анонсированный?
Е.Г.: Оборонная тактика, которой, в принципе, придерживаются наблюдатели — это фиксировать нарушения и, если возможно, своим присутствием там их предотвращать. Мы противостоим в этом фальсификаторам, людям, которые получают деньги, незаконно изменяя результаты волеизъявления людей. По сути, сейчас ситуация следующая: мы оставили их без работы. То есть они вынужденно не могут нарушать закон в день голосования, боятся это сделать или по организационным причинам не могут это сделать. Соответственно, таким образом мы превосходим их на небольшой, но всё-таки шаг и просто не даем им выполнять их злостные планы.
Алиса: То есть они не только замечают правонарушения, а предотвращают в зародыше.
1: Но ведь это тоже оборона, вот если бы вы кого-то посадили.
Вопрос из зала 2: Стал ли район Зюзино еще более прекрасным после всей вашей деятельности?
Е.Г.: В 2011 году в совете депутатов бы 1 независимый депутат, в 2012 году — 2, в 2017–8 из 15 кресел.
Другие выступления на Алисолектории-2018
Анастасия Головина — Как рассказывать про архитектуру незрячему человеку
Вячеслав Матюхин — Футархия: как починить демократию
Алекса Тим — Нейросексизм: чем мозг мужчины не отличается от женского
Олеся Авраменко — Жена художника или художница? Гендерная история советского искусства за 10 минут
Мария Буряк — Доказательная кинология. Что мы на самом деле знаем о собаках?
Антон Тихонов — Наследственность и превентивная онкология
Александра Боженова-Сорокина — Семья, друзья и возлюбленные Туве Янссон: кто есть кто в мире Муми-троллей
Александр Али — Уличная эпистемология: план по захвату мира сократовскими диалогами
Дмитрий Толкачев — Когда в России легализуют гей-браки?
Иван Бегтин — Государство в поисках легитимности
Сергей Марков — Altered Carbon: реально ли перенести сознание на другой носитель?
Евгений Гордиенко — Наблюдатели на выборах: переходим от обороны к атаке
Дмитрий Калупин — Прямая обратная связь: как эффективнее ссориться с коллегами
Ксения Романенко — Простите, Лев Николаевич: фанфикшн по русской классической литературе
Жанна Галиева — Не человек для культуры, а культура для человека
Прапион Гайбарян — Как я учу инженеров использовать интуицию и анекдотические свидетельства
Маша Шульчева — Чем бодипозитив отличается от любви к себе
Марина Молчанова — Химиотерапия против рака: вчера, сегодня, завтра
Александр Фенин — Data must flow: кто владеет вашими данными и что с этим делать
Алекс Шипулин — От предвыборных кампаний до идентичности городов. Как мы делаем исследования, в интерпретации которых не уверены
