Эволюция роскоши: от золота к элегантности
Седьмая глава первого издания книги Культура дизайна • Второе издание — лучше, проще, понятнее и точнее — на dc.exmachina.ru.
До наполеоновских войн мужская одежда привилегированных классов — частная, гражданская и военная — была яркой и богатой. Частные лица выбирали яркую одежду по своему вкусу, а подневольные военные и чиновники носили униформу, тоже яркую. Например, доктора медицины, выступая в своей официальной роли, обязаны были носить красные плащ и мантию. Помимо цвета (или цветов, нормой были многоцветные наряды) одежда отделывалась (например, декоративным шнуром).
Однако в 1800-е всё начало меняться. Сначала чиновники и частные лица, а потом и офицеры в отгуле начали носить новую одежду, простую, лишённую украшений и чаще всего чёрную. Этой одеждой стал т.н. сюртук.
Появление сюртука — очень поучительное явление. Вместе с сюртуком в европейской культуре впервые появилось оформленное понятие элегантности, т.е. неброской роскоши. Однако прежде чем начать говорить о ней, необходимо несколько уточнений.
Переход к простой и неброской форме одежды ни в коем случае не был повсеместным. Обеспеченные женщины продолжали носить столь же вычурную одежду, равно как и лакеи, ливреи которых только богатели. Упрощение женской одежды и исчезновение ливрей начало происходить гораздо позднее, только в начале XX века. В европейском обществе жена, будучи формально собственностью мужа/отца, выполняла важную роль демонстратора статуса. Эффективнее всего статус демонстрировался через богатую и пышную одежду. Только с началом эмансипации женщин простая одежда стала входить в моду, пиком чего был образ флэппера (flapper), совпавший с первой победой европейских женщин — получением права голосования. Лакеи тем более служили демонстративным целям, а исчезновение их униформы объяснялось тем, что к началу XX века мужчина-лакей стал сам по себе необыкновенно дорогим удовольствием (промышленность и города требовали всё больше мужчин и тем самым повышали стоимость труда).
Сюртук оказался необыкновенно живучим. Хотя его фасоны и варианты кроя изменялись не менее динамично, чем остальная одежда, только в середине XIX века он стал выходить из моды, да и то был заменён разнообразными вариантами сюртука же: фраком, смокингом, визиткой и другими специализированными костюмами. Даже и сейчас сюртук живее всех живых в форме пиджака.
Что же породило сюртук? Что обеспечило ему настолько долгую популярность? Что заставило его исчезнуть, возродившись в другой форме одежды? Как обычно, ответы лежат не в области моды, а в экономике и политике.
Во-первых, к концу наполеоновских войн общественное устройство европейского общества стало настолько сложным, что высшим классам уже не было никакой необходимости демонстрировать своё положение классам низшим (они либо попросту не встречались, либо городские низшие классы стали достаточно социально образованными, чтобы узнавать богатых и влиятельных персон и так). Вместо заметно богатой одежды со всеми её неудобствами (прежде всего вес, но и сложность одевания, и обычно неудобный покрой) стало возможно носить незаметно богатую одежду, такую, богатство которой заметно только другим богатым.
Во-вторых, начал зарождаться класс буржуазии — обеспеченных людей, ставших таковыми благодаря своим финансовым достижениям, а не происхождению. Буржуазия не имела ни возможности, ни желания имитировать большинство традиций аристократии. Ей требовались свои собственные методы демонстрации роскоши, и она нашла их в частности в сюртуке.
Сюртук, простая и удобная одежда, оказался очень кстати. Ценность сюртука определялась не тем, сколько на нем декоративных элементов и сколько материала пошло на производство, а качеством — отделки, материала, покроя по фигуре. Симптоматично, что единственным драгоценным предметом, который носили с сюртуком, была часовая цепочка — и той, чтобы быть модной, полагалось быть максимально тонкой (т.е. минимум материала, а значит, и веса, зато максимум требований к качеству исполнения). Даже мелкие флуктуации моды шли в дело — на всем протяжении эволюции сюртука отдельные его части быстро менялись (покрой рукавов, воротник, хвост, высота талии, длина, количество пуговиц), делая старый сюртук, даже и малоношеный, сразу заметным. Мужчина со средними доходами не мог себе позволить ежегодно обновлять весь гардероб и благодаря этому отчётливо выделялся в кругу тех, кто мог.
Разумеется, настало время, когда сюртук уже не мог выполнять возложенные на него обязанности. Например, в XIX веке европейская буржуазия настолько уравнялась с аристократией, что забот о внешнем облике у самых богатых представителей стало заметно больше — они столкнулись с необходимостью демонстрировать самые тонкие оттенки богатства. Одного сюртука стало мало, и он разделился на несколько разных предметов туалета: визитка стала одеждой, которую надо носить до обеда, а фрак или смокинг — после. Человек недостаточно богатый не мог позволить себе иметь по два предмета одежды на день и лакея, который бы всё это ежедневно гладил, и опять стал белой вороной.
Так или иначе, сюртук оказался знаменем понятия элегантности, т.е. неброской роскоши. Сначала понятие элегантности применялось для одежды, потом для интерьеров, потом для архитектуры, а к нашему времени стало значимой характеристикой даже в математике/естественных науках, что свидетельствует о его важности для западной цивилизации.
Это явление характерно именно для европейской цивилизации, нигде больше его нет. В Китае и Японии было нечто сходное, но только сходное. Элегантность там была вынужденной мерой, вызванной моральными установками. Как учил Лао-Дзы: «Драгоценные вещи заставляют человека совершать преступления. Поэтому совершенномудрый стремится к тому, чтобы сделать жизнь сытой, а не к тому, чтобы иметь красивые вещи.» (Дао дэ Цзин, цитирую по переводу Ян Хин-шун). В западной же цивилизации никаких моральных установок не было, элегантность родилась как попытка улучшить свою жизнь, сделав роскошь более комфортабельной.
Жизнь с элегантными артефактами наложила свой отпечаток на мировосприятие европейцев. Так, в торговле сложилась совершенно чёткая и опознаваемая всеми конвенция: чем больше товаров на витрине, тем дешевле магазин (существует даже целое понятие — боязнь пустоты, horror vacui, характеризующее захламлённый предметами и оформлением быт). Та же конвенция действует в архитектуре (в нашей стране вопиющий пример — городские здания девяностых), в графическом дизайне (пролетарские журналы оформляются богаче, чем журналы для господ) и вообще во всем дизайне. Культура «меньше значит больше» доходит даже до шрифтового дела — шрифты в публикациях для господ обычно выбирают как можно более тонких начертаний.
К сожалению, при советской власти жизнь сильно поистрепала понятие элегантности в широких народных массах (советский быт был вообще беден, да и общее направление советской культуры заключалось именно в ориентации на пролетария, которому элегантность не нужна). Но есть и другое важное явление в дизайне роскоши, которого советская власть нас лишила — демонстративная рачительность.
Начиная с некоторого уровня, только элегантность уже не может служить безошибочным признаком роскоши, особенно когда массы посредством СМИ узнают о ней. Что делать богатому и влиятельному в такой ситуации? Есть две возможности:
- Как обычно, демонстрировать свою весомость подчёркнуто праздным образом жизни. Начиная с конца XIX века буржуазия использовала для этого спорт, путешествия и хобби.
- Можно тратить деньги/ресурсы с демонстративно высшим смыслом, подразумевая, что пролы способны только покупать, а осмыслять неспособны. Здесь очень кстати пришлась ко двору экология, консервация ресурсов и сходные темы. Например, упаковка из «экологичного» картона в этой системе ценностей явно лучше упаковки из «неэкологичного» пластика. Особенно, если картон погрубее (что символизирует его натуральность) и неокрашенный.
Начиная с девяностых годов второй метод чрезвычайно востребован, во всяком случае, в Европе. Например, в полиграфии зачастую даже при мизерном тираже работы, когда себестоимость печати и бумаги совершенно не значима, дизайнер вызывающе плотно подвёрстывает материал, чтобы продемонстрировать свою рачительность (бережём ресурсы!).
Прелесть этого метода роскоши трояка. Во-первых, она действительно чужда пролетариям — для них это слишком бедно выглядит. Бедняки от рачительности морщат рожи. Во-вторых, весь XX век западная цивилизация, во всяком случае, на словах демонстрировала эгалитаризм (за исключением разве что Великобритании до начала шестидесятых и Германии времён Третьего Рейха). Демонстративная рачительность вполне соответствует эгалитарной идеологии — смотрите, пролы, мы совсем как вы, тоже экономим, правда, не деньги, а природные ресурсы. В-третьих, экология и консервация ресурсов сейчас доступна действительно только богатым людям и богатым обществам. Органическая еда, например, стоит дороже неорганической, что делает её не только недоступной пролетариату, но и особенно вкусной. Сейчас экологичность стала новой роскошью.
Если понятие элегантности уже довольно почтенное — ему больше трёхсот лет, то демонстративная рачительность в текущей форме — понятие сравнительно новое. Естественным образом оно более актуально. Эта актуальность, впрочем, не отменяет полностью и такой почтенный вид роскоши, как подчёркнутая расточительность.
Например, в ювелирном деле попытки сделать элегантно обычно отрезают кучу других, не менее привлекательных возможностей, а идеология рачительности в этой области вообще неуместна. Ювелирка почти всегда становится только лучше, если камней больше. Те же причины привели к тому, что архитекторы-модернисты однажды с прискорбием обнаружили, что без сознательного избытка материалов (пусть только в деталях) всегда получается нечто вроде курятника, только больше размером.
На сайте dc.exmachina.ru можно раздобыть второе издание этой книги, гораздо лучше, но платное. Там же вы найдете версии этого издания для электронных читалок.
